Будь здесь кто из благоверных орифийцев, он бы наверняка сказал, что надеяться Аристе не на что. Боги не станут слушать проклятый род Гракхов. К счастью, благоверных орифийцев здесь не было. Некому было и терзать ее сомнениями.
Но нужно ведь подношение! А у нее только… Взгляд Аристы упал на брошенный ею обол. Последняя ценность, что у нее осталась.
Разум осторожно заметил: стоит ли разбрасываться такой малостью? Миску похлебки, на которую можно протянуть еще день, не нальют за бесплатно.
Девушка подняла обол с земли, повертела в пальцах. Мегист смотрел на нее сверху, по-прежнему ухмыляясь своим веселым затеям.
Ариста встала на ноги и шагнула из тени к ступеням храма. Довольно с нее «тянуть еще день», выживать и мыкаться. Либо ей сегодня же, как любому нормальному орифийцу, ниспошлется немного удачи, либо боги и впрямь не хотят ее слышать. А тогда лучше уж умереть побыстрее, чем опуститься до воровства и попрошайничества, влачить жалкие дни в нужде и отчаянии. Если из ее затеи ничего не выйдет — что ж, в большом городе нетрудно стащить нож и сразу со всем покончить.
О том, чтобы войти в храм, нечего было и думать. Привратник, как велел закон, наверняка спросит имя. А узнав, спустит ее со ступеней. Проклятым Гракхам запрещено было входить в храмы полиса.
Ариста подняла руку и щелчком большого пальца отправила монету в полет. Обол пролетел по воздуху и упал на белокаменную ступень.
Девушка усомнилась, не стоит ли преклонить колени. Но тут же решила, что смысла нет: она и так нарушала все правила благочестивой молитвы. Лучше уж постоять.
— Послушай, Мегист, — начала она. — Последнее время дела мои… э-э… как-то не ладятся. Ну да ты знаешь, наверное. Ни работы, ни денег, да и с друзьями не очень.
Бог-весельчак смотрел на нее раскрытым глазом. Со стороны могло показаться, что он и не подмигивает уже, а оценивающе жмурится.
За пределами площади послышался негромкий перестук колес по камню.
— Ну я и подумала, может ты, я не знаю, пошлешь мне какое-нибудь дельце? Большой выгоды не прошу. Так, по мелочи, чтоб в дорогу собраться, одежку сменить…
Говоря это, Ариста окинула себя взглядом. Ей стало стыдно за свою поношенную тунику и грязные голые ноги.
Где-то на соседней улице колеса стукнули еще раз и затихли. Раздался окрик.
— Вот как-то так. А в знак моей…эм…почтительности я останусь сегодня без обеда, ибо отдаю тебе мой последний обол. Да будет надо мной милость твоя, — закончила девушка благочестивой фразой, которую слышала в детстве.
Секунду-другую не происходило ничего. Затем Ариста невольно ахнула: монета на ступенях храма вспыхнула язычком белого, как солнце, пламени и исчезла!