***
Когда в дверь покоев постучали, рабыни как раз обтирали Тамриз после утренней ванны. Принцесса велела подать халат тонкого шелка, и нагота ее скрылась под нежно-розовой тканью.
Дверь отворили.
— Тебе выколют глаза и отрежут язык, стоит мне сказать отцу, что ты входишь в мои покои без спросу, — заметила девушка.
— Мои тело и дух во власти грозной Тамриз, — поклонился Баррад Дарафалл. — Позволено ли мне сказать весть важную для принцессы, пока язык мой еще при мне?
На лице колдуна читалась непроницаемая почтительность, но Тамриз легко различила иронию в его тоне. Стоило признать: несмотря на тревожные чувства, которые сперва внушала ей фигура в черном, принцессе начало нравиться обхождение чародея. В неулыбчивом мире рабов и царедворцев она редко слышала искреннюю речь и лукавую шутку.
Тамриз сошла с постамента, на котором размещалась теплая ванна, и улеглась на мягкие подушки. Рабыни тут же преклонили колени и принялись украшать золотыми кольцами пальцы ее рук и ног. Отец настоял, чтобы при отъезде ее провезли по городу в привычном великолепии, как если бы она отправилась на прогулку к оазисам. Ей позволили взять с собой и любимый легкий доспех, но надеть его Тамриз могла только на корабле. Владыка не хотел, чтобы ее видели в боевом облачении.
— Твое дело тайное, дочь наша. А одежды войны разбудят любопытство черни и приведут лишь к неугодным нам пересудам, — сказал ей Аббас вечером накануне.
Тамриз же думала, что отец попросту не хотел показывать народу дочь-воина. Восторги и прославления доблести предназначались Джохару. Владыка не хотел баловать ее минутой славы, даже отправляя на опасное дело в край варваров.
— Говори, чернокнижник, — приказала девушка, отвлекшись от невеселых мыслей.
Дарафалл приблизился и запустил руку под плащ. С поклоном подал он принцессе сосуд черного стекла, размером не больше дорожной фляги. Отогнав взмахом руки хлопочущую рабыню, Тамриз взяла сосуд. И тихо ахнула от боли. Стекло было холодным, холоднее пустынного ветра в безлунную ночь, холоднее воздуха в семейных курганах. Ладонь тут же онемела, и девушка едва не выронила подарок на ковер.
— Осторожнее, принцесса, — усмехнулся Дарафалл. — В этом сосуде скрыто больше, чем целая жизнь.
Тамриз не поняла слов чародея. Но под черной скорлупой стекла она разглядела багровые сполохи, похожие сразу на пламя и молнии. Будто бы внутри закупорили грозу. Тамриз отложила сосуд, чтобы не мучить руку.
— В Орифии стоят три великих храма. Опустоши часть этого сосуда на каждый из трех жертвенных алтарей, там, где горит… волшебное пламя, — Тамриз подумала, что бывший ладдиец наверняка хотел сказать «священное» и в последний момент оговорился. — Тогда твое дело исполнится.