– Почему? – смотрела она на меня так, словно вот-вот заплачет.
– Потому что потом ты не станешь меня слушать. А если и станешь, то не поверишь ни одному моему слову. Не захочешь сама, а, может, нам не позволят быть вместе. Не дадут. Не разрешат. Потому что обязательно что-нибудь случится. Мне расскажут что-нибудь про тебя. Тебя настроят против меня. Наговорят гадостей. Нагромоздят лжи. Разлучат. Найдут сотни причин почему мы не должны быть вместе и всё это неправильно. А мы не сможем этому противостоять, ведь мы пока не умеем быть вместе. Но мы научимся, я обещаю. Если ты скажешь «да». Потому что я не хочу с тобой разлучаться, – сжал я её ладонь с кольцом в кулачок и упёрся руками рядом с ней в стену. – В идеале – никогда. В реальности – сколько смогу. Но там, за пределами моих рук я не смогу тебя защитить, уберечь и оградить от этого. А если ты будешь здесь, внутри – смогу. Тебя и нашего ребёнка. Если ты скажешь «да» прямо сейчас – смогу. Выходи за меня замуж?
Она моргнула и по её щеке покатилась слезинка.
– Хорошо, – кивнула она, словно я её заставил. – То есть да, я согласна. Что от меня требуется? Паспорт?
– Нет. То есть не знаю, – засомневался я, даже смутился из-за этой её безнадёжной покорности. – Наверное. К вечеру мы будем женаты.
Она послушно полезла в сумку и, всё ещё зажав в ладони кольцо, достала паспорт. Уверенно протянула мне.
– Можно, я скажу?
– Конечно, – растерялся я, держа в руках дурацкий паспорт и глядя, как по её щекам катятся слёзы.
Она обняла меня за шею, крепко-крепко, двумя руками. Уткнулась в ухо и горячо зашептала.
– Что бы ты ни сделал, что бы ни случилось потом, знай… я люблю тебя, Арман. Давно. Тебя одного.
Я дёрнулся, словно что-то царапнуло, но тут же отогнал это ощущение.
– Можно, я тоже кое-что скажу? – шепнул я, всем сердцем чувствуя то же самое. Насколько она моя. Моя.
Она кивнула. Отстранилась. Вытерла слёзы.
Испуганно уставилась на меня, когда я приподнял её лицо за подбородок.
Я накрыл её губы своими. И ощутил то, что не смог бы описать.
Никакой оргазм и близко не стоял к поцелую после восемнадцати лет воздержания.
Честное слово, если всё равно умирать, то я хотел бы сейчас. Когда её упрямые губы ловили мои и отвечали. Когда Земля замерла. Время остановилось.
И только одно слово не вписывалось в эту совершенную картину мироздания.
«Давно».
А потом она испугалась, отстранилась.
– Но ты ведь никого не целуешь, – шумно глотала она воздух.
– Теперь целую, – улыбнулся я. – Тебя. Одну.