— Ты про разрезанный комплект? На жертве не было порезов. Не скажу за уровень окситоцина, но остальная одежда цела. Некоторые любят игры с ножом. Некоторые женщины…
— Ты его будто оправдываешь! — не выдерживаю я.
— Я пытаюсь объяснить, зачем он это делает. И почему они идут за ним.
— Преступление сексуального характера, — твердо говорю я. — Они же все изнасилованы.
— Мы не можем этого утверждать. Точно можно сказать только то, что у всех незадолго до смерти был секс. Кроме того, отсутствие разрывов и повреждений говорит не в пользу изнасилования. Впрочем, может он был аккуратен или размерчик так себе.
— Не могла бы ты оставить нас на пару минут? — прошу я, понимая, что спорить с женщиной, которая еще и судмедэксперт, еще тот дохлый номер.
— Конечно! Она вся твоя.
Эли стягивает с рук перчатки и выходит из прозекторской, плавно виляя красивым задом.
Я заглядываю в досье. Ее звали Франсин.
— Франсин, прости, что не поймали его, пока он не добрался до тебя. Я обещаю, что найду его и добьюсь смертной казни для этого нелюдя. Твоя смерть не будет напрасной!
Я почтительно накрываю ее простыней и почитаю память молчанием. Кровь этой девушки не только на его руках. Она и на моих тоже. И я отмоюсь, только если увижу, как Душителю вкалывают смертельную инъекцию.
Разбитый и сломленный я выхожу в коридор. Эли сидит на подоконнике и курит в открытое окно.
— Ты воспринимаешь это дело слишком близко к сердцу, Фрэнни, — говорит она, протягивая мне тлеющую сигарету.
— Я просто не люблю делать свою работу некачественно. — Жестом отказываюсь от предложения, хотя рот предательски наполняется слюной, и я почти чувствую вкус никотина на языке.
— Ты просто не любишь, когда кто-то лучше тебя. Ладно, подожди меня в кабинете. — Эли бросает мне ключи. — Спрячу нашу красавицу в морозилку, приму душ и приду.
Я знаю, сколько шагов от прозекторской до ее кабинета. Знаю, что замок заедает и лучше подпирать дверь стулом. Он небольшой и темный, а на стенах развешены африканские похоронные маски с отвратительными гримасами.
Эли не видит в смерти чего-то сверхъестественного. Для нее это повседневная работа, где нет места суевериям и излишней драме. Она профи, выдержанная, скрупулезная, но за пределами прозекторской Эли другая. Редко, кто это видит, но я знаю ее хорошо. Лучше, чем должен.
Она возвращается довольно быстро. Волосы еще влажные, а форма сменилась на футлярное платье. Фривольный наряд в купе с пламенной помадой создает впечатление неуместности.
— Когда ты спал в последнее время? — спрашивает Элисон, подойдя так близко, что запах разложения, застрявший в носу, смешивается с ароматом ее духов. Он сладкий, как тлен и терпкий, как формалин.