В общем, задание провалено, а Алёшка превращается в посмешище, о чём стыдно вообще кому-нибудь рассказывать. Если бы ни позорная история с ветераном, он бы просто ушёл и про издательство, постарался забыть. Но упрямство и стыд от унижения, заставляли его бродить вокруг театра. Неужели задача действительно не выполнима? Плевать на издательство, раз дорога туда заказана. Но он, Алёшка, ещё никогда не отступал.
Между деревьями, просматривалось лишь одно место, откуда теоретически театр должен быть хорошо виден, и должен хорошо выглядеть. Это была крыша того самого дома, где Алёшка был захвачен в заложники. Если чердак открыт, можно попытаться.
Чердак был закрыт, но замок висел больше для украшения. Алёшка почти беспрепятственно проник на крышу, с которой открывался вид на Центральный Комитет. Фотографируй, сколько хочешь. Театр был тоже виден, но мешала выступающая крыша. Не хватало всего-то метра полтора, не больше. А что если, высунуть руку с фотоаппаратом, за крышу? Почти получалось, на матовом стекле видоискателя фотоаппарата, было видно всё здание, но и угол крыши тоже был в кадре. Высовываться ещё больше было уже рискованно. Алёшка вообще боялся высоты. Эх, ещё бы метр…. Он сел спиной к улице на сваренную из арматуры ограду крыши, просунув ноги между прутьями. Поднял фотоаппарат над головой на вытянутых руках, направив объектив в сторону театра, затем задрал голову и, глядя в видоискатель, откинулся назад, за пределы крыши, выиграв тот самый недостающий метр. Теперь он не видел ничего, кроме неба над головой и театра в видоискателе фотоаппарата. Театр выглядел прекрасно, и без всяких помех. На радостях, Алёшка наснимал на все 12 кадров плёнки, на всякий случай, меняя экспозицию и проклиная себя за тупость. Чего бы сразу не влезть на крышу, без скандалов и писем?
Однако, его ждало новое испытание. Тот конец ограждения, на котором он сидел, сполз с крыши метра на два. Вероятно, сгнили гвозди или доски крыши, к которым было прибито ограждение. А может быть, оно вообще не было закреплено. Алёшке и в голову не пришло проверить, прежде, чем лезть на него. Вероятно, под его весом ограждение стало сползать с наклонной крыши, но почему-то не упало, а пока лишь зависло. Сейчас Алёшка сидел на нём, как воробей на ветке, боясь пошевелиться. Внизу ходили люди, ездили машины, и никто не обращал внимания на одиноко висевшую фигуру, в ужасе застывшего человека. Помощи ждать было неоткуда. Мысли путались. Он представил себе, как вместе с оградой летит вниз. Представил себя лежащим в луже крови и мозгов, и обступивших вокруг зевак. Представил себе как в издательстве плюются, что связались с придурком, и ещё письмо всучили. Жуткое позорище, хуже смерти.