Московский бунт (Ермолов) - страница 28

Одна пара рук меня обыскивает, другая заламывает мне руки под углом, на который они не рассчитаны.

Я распрямляюсь, откидываюсь назад, упираясь пятками, вскидываю руки. Внутри все трясется, в левой части головы разливается онемение.

Взгляд бегает по сторонам, я пытаюсь оценить ситуацию.

– Сука, – раздраженно говорит кто-то у самого уха.

– Ну, давай. Давай, скотина, – кричит лицо из-под козырька шлема.

В их глазах жестокость и еще непонятное ожидание, как будто они с нетерпением предвкушают предсказуемый ответ.

Следует секундная пауза, а затем мир наполняется шумом.

Первый удар в скулу, но не больно. Второй в лоб, а третий – в шею. Голова мотается из стороны в сторону, но звука ударов не слышно, и боль сначала не ощущается. Кажется, будто я пытаюсь идти по прямой линии, а меня со всех сторон толкают чьи-то руки. Я даже пытаюсь двинуться дальше, словно ничего не происходит, тогда полицейские по-настоящему злятся.

Не задумываясь, я кричу слабым голосом:

– Да пошли вы!

Теплый воздух наполняет тело, и мне кажется, я словно невесом.

Что-то бьется изнутри в стенки черепа, словно животное, запертое в клетку. От этого тошнит, и становится так страшно, что я готов отдать что угодно лишь бы не быть куском мяса, которое топчут и бьют ботинками и красными кулаками.

Говорить я не могу, взгляд блуждает по сторонам, но ни на чем не фокусируется. Затем меня начинают изо всех сил дергать из стороны в сторону, после чего со всех сторон сыплются удары. Нервный парень бьет по мне с такой скоростью, будто опасается, что его мишень исчезнет раньше, чем он попадет кулаками по лицу.

Приседая и увертываясь, я принимаю большинство ударов на плечи, затылок, локти и ребра. Очень больно.

Я пытаюсь понять, что же такое я натворил, если настолько вывел полицейских из себя. Ничем нельзя объяснить удары. Кажется, им не хватает времени, чтобы аккуратно уничтожить другое человеческое существо.

«Я умру. Они не остановятся, пока не убьют меня».

Глаза наполняются влагой. Я хочу снова попытаться прыгнуть в пространство между кулаками, но не смог. Все труднее думать о чем-либо.

– Сука! Сука! Сука!

Их дыхание все тяжелее. Полицейские все это время били руками и ногами так быстро, что теперь устают и замедляют движения.

Когда я падаю, они перестают орать: «Сука!», однако, лежа на асфальте, я слышу, как кто-то из полицейских подвывает от возбуждения.

Кто-то проходит мимо, останавливается, а затем говорит ленивым и даже игривым тоном.

– Полегче, полегче, ребята.

Они закончили. Непостижимо, но совершенно отчетливо. Прямо здесь и сейчас.