Однажды, когда ночь выдалась особенно холодной и звездной, а волк спал, по давно установившемуся обычаю сторожа дверь, охотник вошел в спальню Амалии и присел на кровать.
– Не спишь? – не поднимаясь и не открывая глаз, спросила девушка.
– Нет. И ты?
– И я, – спокойно ответила она, похоже, даже не удивившись тому, что он здесь.
Охотник с неожиданной робостью протянул руку и неловко коснулся щеки девушки. Она не отстранилась.
Ее удивительные глаза блеснули в свете шепчущихся на небе звезд, блеснули тепло, вызывая в груди томительное, забытое щемящее чувство. Тогда он, тот, который был уверен, что после смерти жены ни за что не разделит ложе с другой женщиной, наклонился к девушке и приник к тут же раскрывшимся и принимающим ласку губам. Амалия с готовностью обвила его руками за шею. Ладони у нее были ледяными. Охотник оторвался от ее губ и стал покрывать пальцы девушки поцелуями, стараясь согреть. Амалия негромко засмеялась.
– Что?.. – растерялся охотник.
– Ничего, – даже в темноте он чувствовал, что она улыбается. – Иди ко мне. Я согрею тебя.
Наутро охотник проснулся со странным чувством. Ему казалось, что он помолодел лет на десять. Мирно спящая рядом девушка выглядела такой беззащитной, такой трогательной-нежной! Хотелось беречь и согревать, целовать и ласкать, и, главное, хранить тот свет, который был в ней. Непостижимый, постоянный, не зависящий ни от чего – ни от боли, ни от холода зимы.
Утреннее солнце играло в разметавшихся по подушке волосах, две тонкие ладошки, сложенные как для молитвы, покоились под щекой. Длинные темные ресницы, удивительно контрастирующие со светлыми волосами, чуть дрожали. Охотник с легким опасением ждал момент, когда она распахнет невозможные темные глаза, глубокие, как небо летней ночью, и такие же теплые… что-то он увидит в них?
– Доброе утро, – прошептала она. И, все еще не открывая глаз, улыбнулась.
***
Зима и жизнь поворачивали к весне.
Призрак жены отступил. Тот призрак, который приходил к нему почти каждую ночь, от которого он постоянно ждал обвинений и слез, обвинений в том, что оставил ее одну, что не спас, не защитил, что повинен в ее смерти, в ужасной, мучительной смерти. Тот, который, как был уверен охотник, не слушал никаких оправданий и уверений, что он не виноват, что он не хотел, что он любил… всегда любил ее одну… Тот призрак, который приходил и мучил тем, что охотник никак не мог понять, что ему нужно – прямо она не обвиняла никогда, но простила ли, могла ли простить?.. Порой ему казалось, что он больше не выдержит. Неизвестность хуже самой страшной правды. Надеяться и знать, что впустую – что может быть кошмарнее?