Рада
Когда просыпаюсь, сразу понимаю, что я не в общежитии. Там с порога чувствуется спертый воздух и пахнет старьем, сколько не проветривай. А здесь… Делаю глубокий вдох, замираю ненадолго и с улыбкой выдыхаю. Здесь дышится свободой, что ли.
Сажусь и зарываюсь в подушки, которых бесконечное множество. Осматриваю комнату – она почти пуста: кроме большой кровати и тумбочки ничего нет, но меня даже радует. Много места – это хорошо. Я соскальзываю на пол и кружусь, раскидав руки в стороны. Когда начинаю терять равновесие, хватаюсь за подоконник и выглядываю в окно. Отсюда открывается вид на задний двор с резной беседкой и озеро вдалеке. Красота неописуемая.
Из комнаты выхожу все равно осторожно, на носочках. С трудом верится, что я в этом огромном дворце одна. Пока не проверяю весь периметр, не унимаюсь. И только засунув нос везде, где можно – даже спортзал в подвале обнаруживаю, наконец позволяю себе расслабиться. Я совершенно точно в доме одна.
На кухне наливаю воду, как вчера делал Горский – из маленького краника. Пританцовываю, напеваю под нос. На первом этаже со мной вместе гуляет эхо, дом несильно обжит. Вспоминаю, как Кощеев читал про Никиту, что тот обитает в московской квартире. Наверное, и невеста его там. Он бы не оставил незнакомую девушку в доме, который делит с будущей женой? Ведь так? Блин. Только подумав о том, что у Горского есть невеста, чувствую себя ужасно. Зачем он вообще меня оставил?
Злюсь на Никиту, но, когда открываю забитый до отказа холодильник и желудок издает истошный вопль, обо всем забываю. Я определенно хочу есть.
Осматриваю какие-то баночки со странными соусами – даже зеленый есть, жуть! Анчоусы, палтус, камамбер – читаю на этикетках. А нормальная еда есть? Фу, сыр вообще плесенью покрылся и воняет. Выкидываю в мусорку и ищу что-нибудь съедобное хотя бы среди мяса в коробочках: рулька, антрекот, рибай. Ничего не пойму. Беру последний кусок, потому что он аппетитно выглядит, и мелкие недозревшие помидоры.
Минут десять инспектирую кухню, но ни одной сковороды так и не нахожу. Я молчу про то, что печка у Горского без нормальных человеческих конфорок, но про это я слышала, как-нибудь разберусь. Еще один раз перебираю все ящики и с досадой смотрю на коровку с упаковки.
– Будем звонить ему или писать? – спрашиваю у нее.
Ненавижу смски, но набрать Никиту не решаюсь. Печатаю два простых слова – где сковородка – и отправляю на номер, который так и не сохранила в телефоне, зато запомнила наизусть.
Не отрываюсь от экрана минуту, две, но ответа нет. И только отворачиваюсь, как телефон вибрирует. Подпрыгиваю, боюсь притронуться, будто током ударит. Никита звонит!