– Ну и? Что делать, чтобы ты отстал? – А когда стесняюсь, веду себя агрессивнее.
Никита смотрит прямо – откуда в нем столько выдержки? Как ему удается постоянно смущать меня? Да так, что хочется язык откусить. И неужели он не чувствует того же волнения после поцелуя? Я теперь постоянно его чувствую, когда мы остаемся вдвоем. Ему совсем плевать, да?
– Может, для начала чаю выпьем? – предлагает он, медленно расстегивая куртку, а я слежу за каждым движением.
Кажется, понимаю ход его мыслей. Ну хорошо! Улыбаюсь в ответ так широко, что скулы сводит.
– Коне-ечно. – Вспоминаю Белого кролика из «Алисы»: – Время пить чай.
Я почти выбегаю из комнаты вместе с чайником. Тот внезапно кажется тяжелее, чем обычно, неужели левая рука на самом деле слабее? Никогда не замечала. Пока набираю воду, приходится даже придерживать его коленкой на весу, потому что ладонь начинает дрожать. Жутко неудобно, конечно. Прижимаю чайник к груди и тащу обратно, хотя с удовольствием нашла бы повод смыться из общаги.
Вода шумит и закипает – только эти звуки нарушают неудобное молчание между нами. Ну для меня неудобное, Горскому хоть бы хны. Я постоянно ловлю себя на том, что смотрю на его губы. Мысленно чертыхаюсь, бросаю чайный пакетик в кипяток, яростно дергаю за ниточку пару раз и подвигаю к нему. Он замечает – да, чашки у меня тоже новые, самые простые, но хорошенькие. Я раскошелилась с этой зарплаты даже на новую игрушку и витамины для Волка. Кушать, правда, мне теперь рис с гречкой весь месяц.
– Сахар есть? – возвращает меня на землю низкий с хрипотцой голос.
Он же никогда не пьет с сахаром!
– Есть, – огрызаюсь в ответ.
Беру с полки сахарницу. Стыдно немного, что ложка прямо в ней лежит, но все равно ставлю. Пусть только отстанет! А Никита не двигается. Ждет, что я за него все сделаю?
– Ты издеваешься, да?
– Ни в коем случае.
Стискиваю зубы и, рассыпая песок на стол, трясущейся рукой подношу к чашке целую ложку с горкой да и бýхаю туда. Медленно помешиваю, гадаю, что он еще придумает. В комнате вроде ничего такого больше нет. Не поведет же купаться? Я только насчет этого волнуюсь – как в нашем прекрасном душе со сломанной рукой успеть помыться под теплой водой, которая идет не дольше пяти минут.
– Слушай, а давай перекусим, я не завтракал из-за тебя. – Артист из погорелого театра потирает живот. – Угостишь чем-нибудь?
Могу ковш с макаронами на голову надеть.
– Например? – щурю глаза, надеясь, что выгляжу кровожадно.
– А что есть?
– Яйца, рис…
– О! Может, глазунью?
– А может, болтунью? – подкалываю, но он не отступает.