— Почему это?
Айка, наконец, добралась до своего мобильника и, решительно сбросив вызов, подняла на меня свои чёрные, как ночь, глаза.
— Вы же предпочитаете старух! — она брезгливо сморщила маленький носик.
Телефон в её ладони снова ожил, но Айка, не глядя, заглушила звук и продолжила:
— Но когда-нибудь Вы непременно опомнитесь и откопаете в себе мужество взглянуть правде в глаза, только увы — для Вас уже будет слишком поздно. Ведь мы, женщины, такие непредсказуемые…
Непредсказуемая женщина раздражённо заглушила очередной вызов и, отбросив церемонии, припечатала:
— Ты просто трус, Кирилл. Жаль, что когда окрепнет твоё согласие, это уже будет совсем другая история, в которой ты мне неинтересен.
Мудрый и опытный наставник во мне немилосердно размазан по обшарпанному директорскому креслу. А мелкая зараза, выплеснув тонну презрения, всё же обратила свой взгляд на экран мобильника. Судя по звуку, ей туда прилетело сообщение. И теперь с беспокойством и удивлением я наблюдаю, как на хорошеньком личике юной воительницы появляются растерянность и… страх?
— К-как это? — едва слышно бормочет дрожащими губами.
А мне уже хочется сорваться с места, чтобы пожалеть, погладить по черноволосой голове — не каменный же я! Но я, скорее, руку себе отгрызу, чем приближусь к этой чертовке!
— Почему? — её голос звучит сипло и горестно, а длиннющие ресницы порхают часто-часто.
Заплачет?
— Айя, что случилось?! — громыхая креслом, я стремительно выбираюсь из засады на помощь несчастному ребёнку, но тут же спотыкаюсь о злой взгляд.
Айка подняла на меня совершенно сухие глаза и, отчаянно сжав крошечные кулачки, бросила ожесточённо:
— Не твоё дело! Понял?
От яростного хлопка двери на пол осыпалась штукатурка и сорвалась с гвоздя сувенирная подкова, висевшая над входом.
Понял, не дурак. А как же, наверное, хорошо сейчас в Австралии!..
Паршивая осень!..
Как-то неправильно всё устроено в этом мире… В крупных прогалах между высокими полулысыми соснами расплескалось по-летнему яркое небо. Ослепительное солнце прокралось даже сюда, на траурную церемонию, исполосовав золотыми лучами тёмные одежды на кучке кисломордых лицемеров. И птицы разорались, как безумные! Разве им не пора в тёплые края? Стеф наверняка знает, когда они мигрируют… Мне бы сейчас рогатку — я бы придала горластым птахам ускорения!
Целую неделю Бабаня лежала в больнице и смотрела в окно на серое хмурое небо, рыдающее проливным дождём. И птицы попрятали клювы в задницы — мокро же! Зато сегодня им весело — лето вернулось! А только Бабане, лежащей в гробу, уже пофиг на эту свистопляску. А копачам пофиг на Бабаню — они изрядно вспотели и теперь с нецензурным выражением на рожах нетерпеливо подгоняют: «Давайте, прощайтесь уже!» Вон, их главный, Геракл засушенный, уже лопатой поигрывает.