А ну, дядя, врежь-ка вон той бабке по загривку, она у меня уже давно на ласку напрашивается.
Прощаться никто не торопится — не наговорились ещё, не всех обмусолили. У-у, стервятники! Сейчас ещё и жрать пойдут на халяву. Но сперва горячие новости! Острые любопытные взгляды сосредоточились на моей мамочке, горестно понурившей голову. И зашуршали ядовитые шепотки. Вот же тварюги говнодушные! Так хочется выхватить у копача лопату и каждой твари по тупой брехливой харе — на-ка!
Марь Васильна, моя бывшая училка, неожиданно дёрнулась, как будто ей и правда прилетело, оглянулась и уставилась на меня злым взглядом. И остальные тут же выкатили свои бельма. Сейчас бы закурить, чтобы у этих куриц клювы поотваливались, но Бабаня очень не одобряла это дело, и пусть она уже ничего не видит, почему-то я чувствую — сейчас не надо. А я всегда себе доверяю. Поэтому я приветственно подмигнула любопытствующей публике и кивнула — что, мол, надо? У нас тут похороны, а не смотрины! Все клуши, как по команде, отвернулись, но школьная директриса оказалась самой отважной и двинулась ко мне. Ну, давай-давай…
— Айя, ты почему опоздала? — шипит таким строгим тоном, будто имеет право предъявлять мне претензии.
— Машина не завелась, — смотрю на неё с вызовом. Что-то ещё?
— Ты что, приехала на машине?
Я закатила глаза.
— Я же говорю — не завелась у меня ещё машина. Мне так-то шестнадцать, Вы не забыли?
— Ты совсем не меняешься, Скрипка! Хоть бы платок чёрный надела, бабушку ведь хоронишь.
— Пф-ф! А это чем-то ей поможет? — я киваю в сторону гроба. — Пообещайте мне, что Бабаня встанет из этого ящика — так я хоть ночной горшок на голову напялю!
— Ничего святого, — она сокрушённо качает головой. — И выглядишь, как… прости, господи!
— Убедили, Ирин Санна, на Ваши похороны я прибуду вовремя и вся в чёрном. Обещаю.
Директрису словно ураганом отшвырнуло. Так-то лучше.
В заднем кармане завибрировал мобильник — очередное сообщение. Читаю и злюсь — пятихатка сегодня сорвалась. Вот уроды, не могли раньше сообщить! Изучаю расписание и ищу, кем бы заполнить это окно…
А когда возвращаюсь к мрачной действительности, с удивлением слышу зычный голос директрисы. Расположившись у ног покойницы, она эмоционально жестикулирует и толкает проникновенную речь. Ну, прямо Ленин на броневике — я аж заслушалась. Жаль, Бабаня не слышит. Правда, когда ораторша начала вспоминать, каким чутким и отзывчивым человеком была безвременно ушедшая и как она самоотверженно любила детей, я даже на цыпочки привстала, чтобы удостовериться — а в гробу точно Бабаня?