– Но мы не поддаёмся ему…
– К примеру, убивая друг друга? Да? Нет, мы закрываемся в созданном нами мире, не стараясь жить по-настоящему. Мы играем, но не живём. Но – кто знает? – может без этого нам не прожить всем вместе?
– То есть так и должно быть? – спросил я.
– Должно быть? Ничего не должно быть каким-то, что-то происходит и происходит, не более. Размышления о том, должно ли что-либо вообще происходить, свойственны только человеку, – прямо отвечал Фред, глядя в сторону океана и иногда заглядывая в мои глаза, немного щурясь.
– Знаешь, – начал я, – это дерево, взгляни, живёт сейчас и погибнет потом. Ты говоришь, это не имеет смысла, но я не могу понять как? Как это может происходить без причины? Может ли случиться, что наше течение, как ты сказал, донесёт нас до ответов на своих волнах?
– Мы даже не представляем, существуют ли ответы, но я точно вижу: оно зря несёт нас куда-то.
– Но так медленно! – вскричал я, не на шутку раздражаясь. – Боже мой, мы говорим слишком образно. Я хотел расспросить тебя о твоём возвращении, но ты толкуешь о том, что жизнь бессмысленна! В таком случае, как ты живёшь и даже работаешь?
– Я не раз пытался покончить со всем, если ты об этом… Но мне не удалось. Я испугался смерти, а сейчас, руководимый чувствами, я нуждаюсь в работе, в творчестве, – глухо ответил Нианг, нахмурившись.
– Вот почему твои первые альбомы были прекрасными: ты был молодым искателем, как я. Как и я, ты хотел погрузиться в неизведанное, испробовать все вина жизни, создавая что-то новое, своё. Ты отлично чувствовал неподвижность, движение; ты рисовал пространство, выделяя его неизменность летящей скоростью; и всё это ты создавал с помощью звука. Я помню, как ты говорил: «Меня не волнует количество распроданных пластинок. Когда, в редком случае, кто-то узнаёт меня, решает подойти ко мне и сказать, что нашёл что-то необыкновенно-красивое в моей музыке, тогда я становлюсь счастливым!» Ты говорил, чувствуя и ни о чём не волнуясь. И что теперь?
– Не знаю, что бы стало со мной, если бы я остался таким, каким был в молодости, и если б я делал то же самое. Всему приходит конец.
– Но не великому течению, верно? Я немного устал слушать это. В прошлом ты лицезрел окружающий мир, а теперь, я вижу, ты разглядываешь только себя. Очень опасное дело – застрять внутри себя!
Тонкая нить порвалась; встреча наша начала раздражать нас обоих. Тогда я не понимал, что так неожиданно начало злить меня, но не мог успокоиться и остановиться. Тень обиды становилась всё заметнее в глазах Фреда, творческого человека, вдвое старшего меня. Он слушал внимательно, но тоже начинал злиться, но злость его превращалась в лёд, в то время как моя ярость горела огнём. Я потерял контроль над эмоциями, языки моего пламени могли обжечь Фреда, растопить его лёд, расколоть стержень. Я понравился ему, но сейчас он видел перед собой пылкого молодого человека, которому он открылся и который резко взорвался и стал другим, то есть сильным. Фред не понимал этого и боялся меня, но продолжал возражать: