– Что ты знаешь обо мне? Я должен измениться, по-твоему?
– Ты уже изменился. Ты завершил свой путь, не понимая, что он есть часть бесконечности.
– Ты уверен в этом?
Мой диктофон издал тихий сигнал, я захотел разбить его о скалы; я уже поднял руку, но не бросил его; пытаясь успокоиться, я глубоко дышал и понимал, что первое интервью было провалено. Позже вопрос о том, как я вообще мог думать об этом во время такого разговора, не покидал мои мысли.
Ветер усиливался, начинало темнеть, вероятно, солнце садилось за сереющими облаками, вечер наступал. Я взглянул на Нианга: слегка нахмурившись, он обхватил руками свои колени и сидел на траве, задумчиво глядя вдаль. Я перевёл взор на небо и вспомнил об Испании:
– Фред! Ты опоздаешь на самолёт!
– Не беспокойся. Полечу на другом…
Мне стало плохо от наплывающего раздражения и головной боли. Я обхватил голову руками и, не чувствуя, помогала ли мне обычно расслабляющая тишина, решил спросить Фреда о чём-нибудь.
– Что ты думаешь о современной музыке?
– То, что крайне популярно, в наше время крайне ужасно. Ни красоты, ни смысла, ни эмоций. Один маскарад, желание навязать и выделиться, – очень медленно проговорил Фред.
– Полностью не согласен… – я хотел сказать «согласен», но (тогда я почувствовал горькую досаду на это!) я не успел исправиться, потому что Фред сказал, вздохнув:
– Неважно, искусство уже мертво.
Вот с этим я точно был не согласен, но сказал что-то странное:
– Как ты?
Фред вопросительно посмотрел на меня, в его глазах я прочёл сочувствие; когда он разглядел, что я весь согнулся и трясся, его лицо выразило испуг, но он отвернулся в сторону и продолжал сидеть неподвижно.
С огромными усилиями я приглушённо произнёс:
– Посмотри на небо. Что ты видишь?
– Неподвижность.
– А я вижу неизведанное.
Всё вокруг стало тёмно-серым, как будто перед грозой, ветер дул на меня, моя голова кружилась, и в ней бедный молодой ум совсем затуманился. От нестерпимой головной боли я панически улыбнулся и вдруг почувствовал мягкую руку на своём твёрдом плече. Фред коснулся меня; он словно хотел убежать, но переживание за меня не отпускало его, он сильно испугался за моё состояние. Медленно, хриплым голосом я прочёл зачем-то строчки из его песни “The Ride”:
– Помнишь, Фред?
I will take you to the ride,
We will live free in the fight,
We will taste the huge unknown,
We will be there – alone.
I’ve got love I do not hide,
I will break my lonely tide,
As the sun sets I’ll be gone
And I’ll be there – alone.
When we will be in the ride,
We won’t hear our cruel mind,
And together we’ll be flown