– Хуже не бывает, – равнодушно ответил тот.
– Зачем вы бежали? – сочувственно спросил Колбовский. – Вы же невиновны!
– Вы так думаете? – Бурляк повернул голову, и на его лице впервые проступило что-то живое и узнаваемое. – Верите, что я не виновен?
– Конечно, – спокойно ответил Феликс Янович.
Бурляк сглотнул.
– Думал, здесь уже все почитают меня убийцей. Потому и убег.
– Это был очень необдуманный поступок, – вздохнул Колбовский. – Знаете, люди иногда пишут необдуманные письма. Они пытаются излить через буквы свою обиду или боль… Пишут, потому что бумага все терпит. И отправляют. А спустя несколько дней прибегают на почту и спрашивают – можно ли вернуть письмо? Потому что время остудило обиду, и написанные слова хочется взять назад… Как горячие угли. Почему-то многим кажется, что если они захотят – почта прокрутит все вспять и отдаст им конверт.
– И они оказываются разочарованы, верно? – вздохнул Бурляк. – Вы им говорите, что вернуть письмо уже нельзя?
– Да, увы, – Феликс Янович кивнул. – Сказанные слова легче взять назад, чем написанные.
– А зачем вы мне это рассказываете? – Егор подозрительно прищурил глаза.
– Потому что есть вещи, которые написаны вашей рукой. И они сейчас могут сослужить вам как хорошую, так и очень скверную службу, – сказал Феликс Янович. – Например, ваши стихи.
– Мои стихи? – угрюмо спросил Бурляк. – При чем здесь они?
– Вы давно пишите? – вместо ответа задал новый вопрос Колбовский. – Полагаю, вы показывали стихи Аглае Афанасьевне?
Бурляк помолчал. Его глаза внезапно стали грустными, а голос тихим и ровным, как течение ленивой Москвы-реки.
– Я никогда не был талантлив, – вздохнул он. – По-настоящему, талантлив. Но не мог не писать. Я читал только ей. И кое-что она даже хвалила, хотя ее вкус был очень взыскательный. Но вот это последнее…я знал, что это прорыв! Знал! И она… Сказала, что я впервые смог подобрать такие слова, что сердце затрепетало.
– Да, это фраза в ее духе, – задумчиво протянул Феликс Янович. – А как стихотворение могло попасть к Муравьеву?
– Я оставил его у Аглаи Афанасьевны, – вздохнул Бурляк, – Забыл листок, когда приносил почитать ей. Видать, он увидел и списал…
Они оба замолчали.
– А могу я посмотреть другие ваши стихи? – наконец, спросил Феликс Янович.
– К чему вам? – Бурляк удивленно глянул на него.
– Я уже сказал. Написанные строки весят часто гораздо больше, чем кажется.
– Вы можете попросить мою мать, – помолчав, ответил Бурляк. – Она даст вам тетради.
– И еще один вопрос, – поспешно сказал Колбовский. – Я почти уверен, что знаю ответ. Но мне надо убедиться… Скажите, Аглая Афанасьевна ведь хранила всю свою переписку?