Любовь и проклятие камня (Подавалова-Петухова) - страница 51

Соджун, пораженный в самое сердце, оглушенный собственным страхом, сжал кулаки, чувствуя, как ногти вонзаются в ладони. У него от напряжения взмокла спина. Он едва различал слова отца. Они вливались в ухо, отравляя сознание, убивая душу. Было трудно дышать, еще тяжелее — осознать черствость родителя, наслаждавшегося твоей слабостью, упивавшегося ею. Соджун, загнанный в угол, готов был согласиться и на большее. Те условия, что выдвигал отец, его не пугали. Его страшила та уверенность, что источал политик, когда говорил о смерти Елень. Капитан знал: рука отца не дрогнет, поднимаясь на эту женщину. И то, что Соджуну чужестранка была так дорога, сейчас было на руку старому интригану. Своенравный сын превращался в послушную и бездушную марионетку.

Соджун склонился перед отцом, тем самым принимая правила игры. Потом поднялся и покинул покои родителя.


Оказавшись во дворе, он задышал открытым ртом, вдыхая стылый воздух и усмиряя собственное ярившееся сердце. Обвел взглядом родной двор, который превращался в тюрьму для него и его возлюбленной. Столько лет он прожил здесь, но никогда не был счастлив. Его старший брат Хёнчжун утонул в семнадцать лет. Соджуну тогда едва минуло семь. Брат был отрадой и единственной семьей выросшего без матери ребенка. Отец любил жену, наверно, поэтому не простил сына, укравшего его любовь. Он и увидел Соджуна, когда впервые призвал его к себе после смерти первенца. Семилетний ребенок глядел исподлобья на родителя и боялся его до дрожи в коленях. А тот смотрел на него тяжелым взглядом из-под сведенных на переносице бровей и молчал. Молчание было настоящей пыткой. Как разговаривать с отцом, ребенок не знал. Через несколько лет отец отдал его в ученики лучшему меченосцу Чосона, и мальчик увидел и узнал другой мир, другую жизнь. А потом в его душу вошла любовь, заполнив мысли и чувства. Не просто любовь — отрада всей жизни.

Соджун был так погружен в свои мысли, что не заметил сына, подошедшего к нему. Чжонку смотрел, смотрел на отца, а потом кашлянул, привлекая к себе внимание. Отец оглянулся.

«Я не отличаюсь от старика. Я так же воспитал сына. Сколько раз я говорил с ним? Сколько раз я играл с ним в бадук[1] или шахматы? Рад был бросить ребенка на Анпё и сбежать на службу. На службе проще»,— вдруг осознал с тоской в сердце Соджун.

— Почему ты еще не спишь? — спросил он.

Чжонку неуклюже улыбнулся, потом вдруг посерьезнел, стрельнул на отца снизу вверх глазами и вновь попытался улыбнуться.

«Он не знает, как себя со мной вести. Горе-отец из тебя получился, Ким Соджун»,