– Ты хочешь поставить это на сцене? – с сарказмом спросил я, оторвав взгляд от листов.
– Было бы не плохо, думаю, каждый писатель мечтает о подобном, – засмущавшись, ответила она. – Но это мой первый…
– И как ты себе это представляешь? – не дав ей договорить, грубо спросил я. – По сцене ходит девушка и всю постановку плачет, а закадровый голос читает вот это? – так же агрессивно продолжил я, указав взглядом на ее папку.
– Я не знаю, – опустив взгляд в пол, неуверенно ответила она. – Это мой первый рассказ…
– Да он у тебя даже не закончен. Зрителю самому придумывать концовку? – агрессивно нападал я. – Может, конечно, кто-то и придумает, если не уснет во время спектакля.
– Я и не думала о сцене, – подняв взгляд на меня, твердо сказала она. – Это мой первый рассказ, мне интересно было услышать твое мнение о нем. Стоит ли мне продолжать писать? Может, что-то изменить? Может, совет какой-то от тебя услышать? А ты привязался ко мне со своей сценой.
Ее глаза наполнились слезами. Их вид заставил меня остыть.
– Советую тебе его дописать, и отправить в какой-нибудь журнал или газету, на сцене тут играть нечего, – уже спокойнее сказал я.
– Спасибо, – холодно сказала она, вырывая свою папку из моих рук.
Наши взгляды при этом сблизились, одна из слез упала мне на брюки, но меня больше поразило не это.
– А где твои очки? – удивленно спросил я, только сейчас заметив, что именно в ней было не так.
– Я уже месяц их не ношу. Пять баллов тебе за наблюдательность, – сказала она, вытирая слезы рукавом своей блузки и направляясь к двери.
– И очень зря, – задетый ее дерзостью, сказал я ей в след. – В очках ты выглядела умнее.
Она вышла, громко хлопнув дверью. Я остался один. Ее появление наделало еще больше хаоса в моей голове. Теперь в мысли о вчерашнем дне постоянно вклинивались мысли о ней. Возможно, я был с ней слишком груб. А, возможно, моя грубость ее хоть чему-то научит. Как минимум тому, что прежде, чем лезть к человеку со своими вопросами, надо сначала понять, готов ли он сейчас на них отвечать.
26
На ближайшие выходные я отправился к своему опекуну, полагая, что он сможет чем-то мне помочь. Он очень обрадовался моему приезду, даже приготовил праздничный ужин по этому поводу. За ужином я рассказал ему все, что со мной случилось за прошедшую неделю, точнее не за всю неделю, а только за один вечер, когда я пытался все исправить, но своим вмешательством лишь позволил случиться тому, что было запланировано судьбой.
– Видимо, две эти жизни очень важны для судьбы, раз она пошла на такой риск, ради них, – задумчиво произнес мой опекун.