Замолчал Назар Петрович. Нахмурился.
– А где он сейчас?
– Кто ж его знает. После того как избавился я от него, он в танковом отучился и на высшее военное пошёл, да так и остался в армии. По первой часто домой просился, но через год как подменили его. Возраст такой наступил, бунтарский. Вот и решил он, что справится без меня. И ведь справился. Мы с ним связь поддерживали как бы формально: в дни рождения встречались, матери поминки справляли, на 9 мая созванивались. Но как-то приехал он ко мне из очередной командировки, выпивший был, навеселе. Возьми да и скажи, что если б не я, может, он хорошим инженером бы стал, конструктором. А я в ответ, что кабы не я, то не стал бы он хорошим офицером. И услыхал в ответ, что офицером он стал по принуждению, что жизнь я ему сломал. Много мы тогда друг другу наговорили. И, понятное дело, разошлись, оставшись каждый при своём. Но с тех пор ни разу не созванивались. Жена у него тогда беременна была, первенца ждали. Не знаю даже, как назвали.
– Вы же можете его найти. У вас связи есть.
– Могу. Но не думал об этом до сегодняшнего дня. Старею, что ли.
– Пока человек жив, всё можно исправить.
– Ты-то откуда знаешь, малолетний гуру? Сам от горшка два вершка, а меня учить вздумал?
– Мой отэц умер, он многому мэня научил, – от волнения у мальчика появился кавказский акцент. – Он любил мэня. И маму. Из-за него нам пришлось уехать из Азербайджана, но никогда мать не ругала его. И всегда говорила мне: «Пока ты живой, любую ошибку можно исправить, любую контрольную переписать. А когда умэр, уже не исправишь, всё, неси днэвник на суд божий».
– Какая она была? Твоя мама, – Назар Петрович боялся спугнуть первые откровения мальчика.
– Красивая! Очень красивая. Она русская была, и отца очэнь полюбила. А он её. И она против семьи своей ради него пошла, в Азербайджан уехала. Мы счастливы были. Отэц спорить любил и сердился, когда не по его было. Я тогда мало что понимал, но из-за того, что он с кем-то подрался, у нас проблэмы начались. И мама уговорила его уехать в Россию. Она за мэня боялась. А дедушка не принял её обратно. Но мы всё равно жили хорошо, дружно. Мама всэгда отца слушалась, и не спорили они никогда, она всэгда смеялась и пела. А потом маму машина сбила, – мальчик всхлипнул и продолжил дрожащим голосом. – Мы с папой уехали из её города, его друг обещал хорошую работу здесь. Мы шли в школу, отэц хотел, чтоби я учиться продолжал. А на нас напали. И его зарэзали. Я убежал. И когда тут спрятался, балкон был открыт, тэлэвизор работал, я узнал, что всех их убили. И обвинили. А ми не виноваты били! – он почти кричал, и слёзы текли по его осунувшемуся лицу. – Они пристали к нам, «чурками черножопими» називали, а отэц уйти хотэл, нэ хотэл драться. А они набросились, потом еще появились, другие. Папа крикнул, чтобы я бежал. И я убежал.