Он уже точно знал свой диагноз – он любил её. Понимал, что эти чувства, мягко говоря, не взаимны. Страдал от разлуки и ревности непонятно к чему или к кому. Но при этом всё равно продолжал надеяться, что когда она вернётся, то случится чудо и они опять будут вместе. И мечтал, как они поедут вдвоем к тёплому морю и смогут больше уже не расставаться.
Она вернулась лишь в середине октября.
Сейчас, двенадцать лет спустя, она была снова рядом. Значительно ближе, чем когда-либо за последние годы. Они уже договорились, что обязательно встретятся и смогут разрешить себе сказать друг другу всё-всё. Что сказать? Не важно. Важно, что после этого разговора на душе должно было стать легче.
Пусть бы выяснилось, что кроме воспоминаний их уже ничего не связывает. Пусть так. Но поняв это, он не станет больше мучить себя вопросом, мог ли он… могли ли они, чуть внимательнее слушая дыхание друг друга, быть сейчас вместе?
Или, посмотрев друг другу в глаза, они смогут разглядеть свою планету, на которую стартовали бы прямо с того места своей жизни, где застала их врасплох эта неожиданная встреча. Неожиданная? Кого он пытается обмануть? Себя?
Тогда, двенадцать лет назад, она вернулась лишь в середине октября. Незадолго до этого, не разрешила ему сорваться и прилететь к ней в Италию, куда её привели какие-то дела, начатые ещё в Америке и продлившие почти на неделю его ожидание встречи с ней. Не разрешила встретить её в аэропорту, сославшись на семейный характер этого действа. Они увиделись лишь спустя неделю после того, как она вернулась домой, в Питер.
Он ждал её в условленном месте с букетом цветов и старался узнать в потоке проходящих людей. Не потому, что боялся, будто забыл, как она выглядит. Просто, она почему-то решила подшутить и предупредила, что в Америке коротко подстриглась и покрасила волосы в рыжий цвет. Вот уж, действительно, тут не хватает дедушки Фрейда, чтобы разобраться в таких символах.
Конечно, он узнал её сразу. И никакая она была не рыжая. И никакой надежды на то, что их отношения ещё живы, почти не осталось. За два с половиной месяца удушья от разлуки он был вознаграждён поцелуем в щеку и недолгим разговором за чашкой кофе, между каким-то одним её делом и другим, на которое нужно было срочно бежать. Это было больно и очень обидно. Он почти перестал надеяться и ждать чуда.
Но почти перестал – это ведь не перестал. Они продолжали созваниваться. Путь не так часто, как до её отъезда, но встречались. Холодность с её стороны иногда отступала, и он ликовал, что наконец-то смог растопить разделившие их льды. Но победы оказывались условными и краткосрочными. Они расставались на несколько дней, и всё возвращалось на круги своя.