— Я не знал, что она беременна… Я ничего не знал, Лен…
Эти слова — первое вразумительное, что Данила произносит, оглянувшись.
Видит перед собой бледную напуганную женщину с завязанным на голове цветастым палантином…
Видит будто похудевшую и меньше ставшую…
— Я тебя не виню…
Которая продолжает пытаться говорить с ним так, как ему наверняка хотелось бы, будь он сумасшедшим мстителем.
Но он Санте мстить не собирается.
— Просто дай мне съездить и её забрать. Она у тебя в квартире, да? Побудь тут, пожалуйста. Я заберу Санту и мы больше тебя не потревожим… Обещаю, уедем… Договорились?
Лена продолжает переговоры, а у Данилы вдруг прозрение…
На душе гаже. Даже в горле сухо. Сложно спросить…
— Почему вы в платке, Лен? — он игнорирует вопросы, а вот свой задает. Ответ же получает по реакциям…
Легкая растерянность, потом взгляд в сторону, вздох.
— Всё хорошо уже… Уже всё хорошо… — вроде бы уверенное, даже с улыбкой произнесенное… Она смотрит ему в глаза и умоляет ими сжалиться.
Оставить их в покое. Говорит глазами то, что он и так прекрасно понимает.
«Мы только нормализовались, Дань… Только нормализовались… Только смогли вдвоем опять выгрестись. У нас всё очень плохо. Но сжалься хотя бы ты…».
— Давно? — оба понимают прекрасно, что опции не отвечать у Лены нет. Она снова вздыхает.
— Какая разница? — заворачивает в обертку вопроса ответ. Потому что… Если бы ему была разница — он бы не исчезал. Не вычеркивал бы из жизни. Не становился бы настолько жестоким в своем стремлении самосохраниться.
Он бы не бросал их в горе. Он бы не пытался разрушить по кирпичикам отстроенный обновленный мир.
— Простите…
Его извинения не нужны ни Лене, ни Санте.
Но осознание степени собственного заблуждения требует выхода.
Для этого существуют слова.
Данила просит, Лена даже улыбку для него находит.
Уставшую. Моментально затухшую.
Молчит, следя, как Данила подходит к кровати. Садится, в очередной раз за день пряча лицо в руках.
Слишком много стало понятно за сегодня.
Слишком во многом он заблуждался.
Он её ещё больше предал, чем думал. Только чем он думал? Чем, блять, думал-то вообще?
Они — одинаковые. Трудности переживают внутри. Она его дурацкую манеру простила, а он бросил в самый ужасный момент. Об этом молчала. О маме.
— Данечка…
Вздрогнул, когда почувствовал, как женская рука прижимается к плечу опять. Вскинул взгляд, потом вниз, потому что Лена приседает. Гладит уже по колену, как делала Аля. Они все его жалеют. Его успокаивают. А ему так стыдно за это… За себя и слепоту.
— Я её люблю. Я ничего не сделаю плохого… Мне не за что ей мстить… Мне больно, что вот так… Исправить хочу…