– Не депрессия ли у вас часом? – пропищала с пола крыса. Я с удивлением открыл глаза. Совсем забыл о своей собеседнице! Крыса подползла ближе, и уселась в полоске света.
– Приступы меланхолии лучше всего лечатся приятной беседой. О чем поговорим? Футбол? Политика? Деньги? Женщины?
– Футбол прошел – наши сдулись, политика осточертела, денег нет, и не предвидится, а женщины… что ты можешь о них знать, кроме того, что при встрече с вашим племенем они либо визжат, либо изображают обморок?
– Ну, допустим, не все. Серафима Николаевна, например, бросается гирькой от старых ходиков.
– Мне не хочется говорить о Серафиме Николаевне. Хватит того, что я весь вечер ее вопли слушал.
– Известное дело завопишь, когда об тебя этажерку ломают. Но вы правы, идут они к лешему. Может вас искусство интересует? Жил у нас тут на третьем этаже художник. Умер нынешней весной от «белочки»… Так я однажды сдуру наелась у него краски. Молодая была, глупая. Это было что-то! Из меня потом несколько дней какое-то драже цветное сыпалось!
После этих слов крыса вскарабкалась по занавескам на стол, где с удовольствием начала угощаться оставшимися с ужина колбасными очистками.
– Главное быть оптимистом, – сказала она, утирая усы. – Вот мы, крысы, – стопроцентные оптимисты. А что делать? Иначе в атмосфере сплошной опасности не выжить. Год назад старый дом, где обитало мое многочисленное семейство снесли, и мы вынуждены были холодными осенними ночами пробираться кто куда в поисках лучшей доли. Самые глупые подались в колбасный цех, и попали там под массовую травлю, прочие разбрелись по частным домам, а я вот облюбовала эту железобетонную коробку с очень удобными вентиляционными ходами. Познакомилась с местным обществом, отвоевала территорию, сделала с десяток продуктовых заначек. Жить можно!
– Да, – кивнул я. – Крысиное счастье не хитро.
– Что вы хотите этим сказать? – обиделась крыса. – Вы, люди, странные существа. Любите навешивать ярлыки! И агрессивны мы, по-вашему, и прожорливы и заразу распространяем! Еще и плодовитостью попрекаете! Да, я была замужем шесть раз. Трижды вдова, между прочим. У меня более пятидесяти детей. Внуков вообще не подсчитать. Но этим надо гордиться! А вы? Ваше-то счастье в чем?
– Не знаю, – ответил я, вздыхая. – Оно так зыбко это счастье и непостоянно, что, когда ты начинаешь осознавать его, оказывается, все уже давно прошло. А то еще хуже выходит. Одна девушка называла меня своим счастьем, а получилось все наоборот. То есть я хочу сказать, получилось, что не она мое счастье, а я горе ее. Словом, все запутано. Тем более во всем этом были замешаны сторонние лица, или просто их задницы. Уж не знаю, как сказать! Теперь при упоминании обо мне эта девушка в лучшем случае раздувает ноздри и отворачивается.