– Эх, а мне завтра, кстати, туда обед тятеньке нести надо. Он уедет рано. Маманька не успеет ему завтрак сварить. Он тоже пахать будет.
– Наш загон-то около овражка «Ореховых штанов». Ну-так, приходи тогда ко мне на пашню-то! – озаренный мыслью, предложил он ей.
– А как найти-то там тебя? – с наивностью спросила она.
– Коль захочешь, то найдешь! – кратко заметил он. – Когда я в поле поеду, захвачу палочку и ножечек. При выезде из села, сидя в телеге, буду тесать эту палочку, а стружечки бросать на дорогу. Людям-то невдомек, а ты, по ним-то и найдешь меня в поле. Ну поняла, что-ли?
– Все поняла, так и сделаю, – согласилась Наташка. После этой взаимной договоренности, они разошлись по домам, их обоих сморил сон. Санька спал и во сне у него сладило на губах от первого поцелуя. Не успел Санька выспаться, как его отец разбудил утром рано. Не хотелось ему отрываться от сладкого сна, не хотелось подниматься из-под теплой постели и пригретой головой подушки. Спросонья, позевывая, он дремотно расхаживал по избе, вид у него был вялый и курепаный.
– А ты разгуливайся, глаза ото сна все заплыли! Умойся холодной водой и весь сон пройдет! Наверно всю ночь прошлялся, вот сонливость тебя и одолевает, а ведь, кесь, я тебе баял, чтоб долго не загуливался! – брюзжал на Саньку отец. – Ну собирайся, выходи, а я запрягать пойду. Плуг уже на телеге!
Как и договорились с Наташкой, Санька при выезде из села начал тесать палочку, обвешив стружками дорогу до самого своего загона. Приехав на место Санька, в долу «Шишколе» выпряг лошадь, поставив телегу на цветущем лужке. Перепрягши лошадь, в оральный хомут с постромками и зацепив плуг, приступил к пашне…
Вырядившись во все новенькое, Наташка с форсом проплыла по улице, направляясь в поле, в кошёлке неся обед отцу. Она так нарядилась, не для глаз всех, а только для глаз Саньки, чтобы еще сильнее ему понравиться. При выходе из села, Наташка, сразу же увидела на дороге заветные стружечки. Наклоняясь, подняла одну и озираясь кругом, чтобы это было в тайне, любезно поцеловала ее.
По дороге войдя на пригорок, миновав «большую дорогу», она стала пристально вглядываться вдаль, в надежде взором отыскать серую лошадь, на которой пахал Санька. Ее ни так интересовала своя каряя пашущая лошадь, а серая, за которой держась за поручни плуга, должен шествовать ее любимый Санька. Встречь солнца ничего не видно, она ковшиком сложив ладонь, приложила ее ко лбу, в виде козырька, стала пристальнее вглядываться в волнисто-текущую маревом даль. От встречного, резвого ветерка, глаза у нее заслезились, зарябило в глазах, взор ее туманно на время заслепился. Тягучее-волнистое марево, досадно искажало фигуры лошадей и пахарей. Ее взору, как на грех, представлялись больше то карие, то гнедые лошади, а серая как-бы издевательски, долго, не попадала под её устремленный вдаль взор. Наконец-то, на краю поля, глазами своими она уловила нужный ей цвет лошадиной масти, и знакомую фигуру Саньки. Радостно улыбнувшись, она ускорила шаг и незаметно для себя, очутилась около поросли орешника, вязов и кленов, овражка «Ореховых штанов», где пахал её отец. Отцу, Наташка принесла обед и в бураке ядреного холодного квасу.