– Я рада, что тебе нравится, – торопливо перебивает она, как бы не давая мне выразить неудовольствие, которого, в сущности, и нет.
Я в последний раз пускаю руку в мешок. Конфеты. Повернув голову к Карине, я усмехаюсь, поднимая упаковку на уровень груди:
– Ириски?
– Ну да, вы ведь никогда их не пробовал. Ну же! Попробуй!
Наклонившись вперед, она опирается ладонями о мои колени и смотрит так выжидающе, словно сдерживая тряску, чтобы из гордости ни в коем случае не выдать волнение…
Я открываю упаковку, вытаскиваю одну, сжимаю пальцами. Твердая зараза. Протягиваю ей, на что она в недовольстве отмахивается:
– Сам пробуй! Только… Сразу не раскусывай: они к зубам сильно липнут. Поэтому я их есть и не могу.
Я пожимаю плечами, разворачиваю обертку: чем-это конфета напоминает спрессованную в прямоугольник твердую вареную сгущенку, которую я не терплю еще с самого детства. Я раскусываю сразу целую конфету и глубоко жалею о содеянном…
– Убогие конфеты. Как их вообще можно есть?
Помню, отец в детстве запугивал, что, если поведение мое через неделю не исправится, то он лишит меня всего сладкого и по праздникам будет выдаваться только одна ириска, как в его детстве.
– Не знаю. Честно, они мне тоже не нравятся.
Она умещается у меня на коленях, забрав и аккуратно бросив на стол упаковку с конфетами.
– Мне предложили должность врача в другой клинике.
– Правда? – На радостях она чуть подпрыгивает. Вот, она разглядела все и сразу в моих глазах, не зная, сколько ненависти я испил, сколько лет учился, сколько бессонных ночей провел. Ее волнует сам факт: я молод и уже врач, который, как поговаривают в народе, зарабатывает уйму денег… – Так это же замечательно! Я так рада за тебя! Теперь тебе будут платить намного больше?
Я равнодушно пожимаю плечами и меланхолично запеваю:
– А мне безразлично на эту должность, я не хочу крутиться в ветеринарии, совсем.
– Но где-то же надо работать.
– Только из-за этого и приходится оставаться на месте. А еще… Такое ощущение, будто меня просто сплавляют в тихую деревню. Клиника там полупустая, как я понял, а в старой я так ни с кем и не сошелся, никто и не удерживает меня, не упрашивает остаться. Даже немного обидно получается…
– Ну не может же настолько не нравится профессия…
– В том и дело. Я воспринимаю самого себя как инородный объект в огромном организме с именем «ветеринария». Я как будто изгой, добровольно выбравший этот тернистый путь, чтобы доказать непойми что и кому… В сущности, я, как подросток, все еще не знаю, чему хочу безвозмездно посвятить всю жизнь. Порой мне кажется, будто нигде нет мне пристанища.