– Я тоже так думаю. Но на мои духи ты так не реагируешь.
– Вот я так и знала… Ну, Андрей, сколько можно-то? Сколько можно быть нюней? Может, хватит уже этой неуверенности? И потом, ну не могу же я каждый раз, заслышав твои духи, пищать от восторга? К аромату привыкаешь, и… Мне он жутко нравится, правда. А, когда этот запах остается на подушке… Ты не представляешь, с каким удовольствием я потом засыпаю… Но в такие моменты мне жутко не хватает тебя. Закрываю глаза и кажется, что ты рядом со мной, что мы обнимаемся, но, открывая глаза, я убеждаюсь в том, что ты далеко. Поэтому, засыпая, я стараюсь держать глаза закрытыми до тех пор, пока совсем не устану, чтобы не разочароваться по несколько раз за вечер.
– И мне вот так же вот хотелось бы засыпать, чувствуя твой аромат…
– Одолжить духи? Пшыкнешь на подушку, потом вернешь, – шутит она в то время, как от ее слов я мрачнею.
– Шутка? – С грустью осведомилась я.
Карина молчит. Небо хмурится. Вот-вот проронит миллиарды слез. А мы идем по гранитной набережной, какую когда-то имел в виду Александр Сергеевич. На горизонте ни одного заведения, в котором можно было бы скрыться от холода и сырости. Через невысокий парапет видно, как плещется черная Нева, хмурая, еще не отошедшая от зимней спячки. Запах мокрой грязи бьет в нос. Я решаюсь свернуть налево, в сторону центра. Мы переходим дорогу, я изучаю каждое окно, каждый балкон, каждый выступ на фасаде. Карина молчит, за нашими спинами оказывается еще несколько домов… Чертова девчонка! Дважды наступить на одни и те же грабли… Ни с того ни с сего я вдруг озлобленно зашипел:
– Меня бесит, дико выводит из себя ее идиотская повадка. Почему она глумится надо мной, почему пакостит она, а все упреки достаются мне одному? Почему ее поддерживают, а об меня вытирают ноги, как об половую тряпку?
– Мог бы и сам за себя постоять, – с обвинением заявила она, отчего кровь отлила от моих щек, оголила их… – Я тебе мамочка что ли? Я что, должна каждый раз защищать тебя? Говорить всем подряд, какой ты замечательный? Нет! Ничего я не должна! Вообще ничего!
Я замолкаю. Карина права. Это моя слабость. Моя проблема, что я не в состоянии постоять за себя. Однако, парадокс в том, что, защищаясь, я загнал бы в себя в ловушку… Цугцванг. Молчи, и тебя будут презирать за слабость, кричи, и тебя тоже будут презирать, но уже за хамство и зверство… Тут любое поведение привело бы к одному результату, потому как Полина и Соня нацеливались поставить меня в то положение, в какое хотели именно они. Они хотели выставить меня за последнего идиота, что у них ловко и без особых усилий получалось. Но как же объяснить всю эту детскость Карине?