Я выхожу из кабинета вслед за пациентом и его владельцем, женщиной лет тридцати на вид, ужасно переживающей по каждому пустяку – прием окончен. Вся возможна помощь оказана, и мои действия пошли на благо. Я щелкаю по кнопке чайника для подогрева воды, плюхаюсь на дешевый диван в ординаторской. Руки сами как-то обессилено падают на бедра. Неужели вот так вот всю жизнь, до самого конца, придется выслушивать жалобы на здоровье, чтобы подобрать чудодейственное лекарство? Всю жизнь, до самого конца… Кажется, в этих словах теплится тусклыми искорками сама бесконечность. Утомительно долго, как будто работа никогда не будет окончена… А есть ли хоть маленький смысл шагать по этой дорожке бесконечности?
А пару часов назад я так мчался на работу, чтобы скорее увидеть Риту, чтобы скорее рассказать ей обо всем, чтобы, уткнувшись в ее дружеское женское плечо, нажаловаться на несправедливость жизни, а теперь… Теперь сижу в тоске и задыхаюсь от уныния и вопросах о сущности бытия и смысле жизни.
В ординаторскую входит студентка второго курса. Она не зарабатывает в клинике ни гроша, просто приходит на несколько часов, равнодушно глядит и слушает, потому что природа наделила ее зрением и слухом. Порой, когда я ненароком задеваю ее взглядом во время приема – ее склоненная птичья головка со светло-каштановой копной волос так и намекает, – возникает ощущение, будто она, засыпая, клюет носом… Она противна мне настолько, что сейчас в ее присутствии даже собственные мысли омерзительно читать…
– А как же дверь?
Притупляя раздражение спокойствием, как притупляет боль обезболивающее, я пытаюсь выговорить каждое слово как можно мягче. Она лениво поднимается и, глубоко вздыхая, сильно хлопает дверью.
Я смотрю на нее исподлобья, весь сжавшийся, беспомощно забравшийся на диван с ногами, и в зрачках моих рисуются картины ее растерзания, а она нагло – во всяком случае, так воспринимаю ее голос я – то ли оправдывается, то ли нелепо или как бы невзначай извиняется:
– Случайно.
Я молчу, загипнотизировано сверлю одну точку. В голове прокручиваю весь ход болезни таксы, просчитываю дозировки каждого препарата, взвешиваю собственные рекомендации и пытаюсь предположить, в какой момент ей могло бы резко ухудшиться и как то состояние пришлось бы корректировать.
На бойкой ноте в ординаторскую врывается Рита. Сегодня она так и сияет, она избавилась от дредов, просто срезала их, и теперь на милой ее головке красуется короткое каре каштанового цвета. Из неестественного на ее теле остались лишь татуировки. Рита дотрагивается до чайника и резко отдергивает руку, без перерыва мило улыбаясь, как улыбаются в моменты, когда беспричинно счастлив жить. Потом берет кофе, сахар и чашку…