Дрожащей рукой он положил на стол капитана паспорт. Тот раскрыл его и прочитал: «ВИССАРИОН ИУДОВИЧ СТАЛИН».
– Почему, – выдавил он из себя, – почему Сталин?
– Потому что отец мой был Сталин, и отец отца тоже был Сталин.
Лебядкин вынул из стола лупу и тщательно изучил печать, фотографию, четко выведенные шесть до боли знакомых букв – СТАЛИН.
В глазах у него помутилось, голова стала тяжелеть.
«А что, если…», – с ужасом подумал он и судорожно начал вспоминать биографию вождя.
Ведь должен помнить, ведь еще в прошлом году в политуправлении на партконференции говорили о «ярких страницах биографии кормчего».
И Лебядкин вспомнил, что отец И.В. Сталина был сапожником.
Голова закружилась, виски сдавило словно тисками, он обмяк и безвольно распластался в кресле.
– Что? – услышал он. – Что с вами? Вам плохо? Дать вам воды?
– Нет-нет, ничего не надо.
Капитан Лебядкин собрался, встал и вытянулся по стойке смирно.
Вождь с негодованием смотрел на него с портрета.
– Товарищ Сталин, – дрожащим голосом заговорил Лебядкин, обращаясь к старику, – товарищ Сталин, простите меня, вышло досадное недоразумение, вы оклеветаны. По отношению к клеветнику я приму самые строгие меры. Товарищ Сталин, простите, простите меня, – зарыдал Лебядкин и грохнулся на колени перед изумленным евреем. Его плечи судорожно вздрагивали, а по лицу текли крупные, как у лошади, слезы.
– Ну да ничего, я-таки привык, – зашамкал старик. – Помнится, в шестнадцатом году черносотенцы выбили мои собственные зубы, ой как плохо было, теперь вот и эти поломались.
Он начал было собирать осколки разбитой челюсти, но Лебядкин распластался на полу и сгреб все в свои большие ладони.
– Товарищ Сталин, я это исправлю, я найду вам лучшего протезиста, только не надо это… сыну…
Но он не договорил, рыдания сдавили ему горло…
Дежурный вывел старика из кабинета и отправил его на машине к лучшему стоматологу маленького сибирского городка Плутовецка.
В кабинете начальника НКВД Лебядкина раздался выстрел. Вбежавший в комнату дежурный увидел капитана, сидевшего в кресле с размозженным черепом, а на столе лежала записка: «Товарищ Сталин, я не виноват, я поддался на провокацию изменников родины и врагов народа».
А с портрета на эту картину, лукаво прищурив глаза, смотрел вождь.
***
Преподаватель похвалил Валерин рассказ, сказал, что он вполне пригоден для постановки небольшой, но завершенной по своему замыслу сцены, и даже дал почитать рукопись приятелю — преподавателю литературы.
– Так это же Чонкин Войновича.
– Того самого? — побелев от ужаса, прошептал преподаватель.