С Райнером я познакомился в небольшом арабском кафе у лингвотеки. Я уминал карривурст и листал учебник немецкого, кода меня аккуратно похлопали по плечу. Я отвлекся от сосиски: передо мной стоял симпатичный молодой человек. «Давно хочу завести дружбу с русским», – заинтересованно сказал он и представился.
Мы разговорились. Райнер отнесся ко мне без шаблонных предубеждений. Рассказал о печальной истории деда, потерявшего родину и землевладения. Он четко понимал, по чьей вине на долю его семейства выпало столько лишений. После окончания университета Райнер собирался поехать в Польшу с родителями, которые два года назад нашли отцовский дом и даже в нем ночевали. Усадьбу у озера предприимчивые поляки превратили в отель.
В десятом часу вечера наша компания распрощалась с Патрис и Хубертом.
– Американцы – скучные люди, – сказал Райнер, садясь в такси. – Еще нет и десяти, а мы едем домой. Они совершенно не умеют развлекаться. Им нравится, когда их развлекают. После они долго об этом рассказывают. Вот эта девица в африканской юбке… Как ее…?
– Ив, – напомнил я.
Райнер зевнул и поежился на переднем сиденье.
– Немецкий она решила слегка поучить из разнообразия. Со своим великовозрастным другом она тоже общается из разнообразия. Вот посмотришь, скоро к тебе придет длинное, нудное письмо о том, как ей замечательно жилось в Гамбурге.
Ив действительно написала мне письмо. Спустя полгода после окончания курсов я получил от нее послание на шести листах зеленой бумаги, пропахшей терпкими духами. Это был детальный, приправленный натуралистическими подробностями рассказ о ее похождениях по топям Амазонки.
Вместе со мной Райнер вышел из машины. У подъезда сказал:
– В субботу развеемся как следует. Учебный процесс утомляет. Заодно познакомлю тебя со своим другом. Его дед был крупным торговцем в Данциге>3. Ты ведь поедешь с нами в Сан-Паули?
Я кивнул.
– Отлично, – стиснул мне руку Райнер. – Гамбург – удивительный город. В нем компактно соседствуют роскошь и нищета, милосердие и снобизм богатеев.
– Разврат и культура, – добавил я.
– Вот именно, друг мой! Ты все правильно понимаешь.
В субботу около полуночи мы отправились в Сан-Паули. Нас вынесло из вагона подземки, наполненного пестрым ночным людом, и мы смешались с толпой, хлынувшей на Репербан. Народу было так много, что все это плотное гудящее шествие напоминало исход болельщиков со стадиона после футбольного матча.
Пахло жареным мясом и специями. Из открытых окон бистро глазели потные арабские лица, а за ними суматошные подмастерья в белых халатах длинными ножами срезали с вертелов запекшееся мясо. Отовсюду сыпались пятнистые бомбы витринного света. Вывески баров и эротических шоу поражали масштабом и резким, ядовитым буйством неона. В какофонии звуков и световых перестрелках, погружаясь во тьму и всплывая на свет, плыла и колыхалась людская толпа. У каждого здесь была своя цель, была нужда и была надежда. Туристы, панки в зрелом возрасте, нищие в лужах мочи у подъездов, пьяный мастурбирующий юноша под объемной вывеской Peep Show, мужчина модельной внешности в стильном дорогом пиджаке, уплетающий на ходу безразмерный хот-дог, – все смешалось в ночном районе всеобщей вольницы. Респектабельный, зажиточный Гамбург, живущий по строгим законам, остался где-то далеко, возможно, в моем воображении. Здесь царили другие законы, и нам предстояло решать следовать им или нет.