Петричкин занервничал:
– Просто я чувствовал, что все идет как-то не так, хотелось все кардинально поменять. Во-первых, родители мне всю жизнь испортили, мешали, ты знаешь. Во-вторых, ты не понимаешь, у тебя нет детей. Она не давала мне спокойно жить, играть. Все время шум, компании, истерики. Наконец, так называемый ее взрослый друг, вероятно, из агентства недвижимости, который научил ее приватизировать квартиру и подыскал ей в Подмосковье недостроенный дом. Говорить что-либо было бесполезно. Она ему поверила. С выпученными глазами она мне доказывала, что дом шикарный, что в доме красота, что я хочу разрушить ее счастье. Вот я и уступил в конце концов, ведь не со мной же ей жить всю жизнь. Они продали квартиру. Она обещала отдать мне часть денег, но… – у Иваныча вновь закололо в правом виске, и он бессильно повалился на подушку. Лопырев позвал врача.
Спустя некоторое время он уже спускался вниз по больничным лестничным пролетам, а в голове звучало:
– Как ты могла! Маленькая глупая дрянь, дрянь, дрянь, так поступить с отцом, который вырастил тебя, ведь ты убила его, лишила почвы под ногами, спокойно побежав дальше.
Ему представилось симпатичное личико со светлой челкой, с непонимающими моргающими глазками. Он вспомнил фразу из «Заратустры» Ницше: «Что такое любовь? Что такое творение? Устремление?» – так вопрошает последний человек и моргает… «Счастье найдено нами», – говорят последние люди и моргают». (Ницше Ф. Сочинения. 1990. Т. 2. С. 1.)
Здоровье Иваныча улучшалось не быстро, но капельницы, уколы делали свое дело. Помаленьку он начал двигаться, сначала на ходунках, которые принес Лопырев. Олег Петрович продлил его пребывание в больнице, назначил ему процедуры в барокамере, для насыщения организма кислородом. Спустя месяц Иваныч оправился и уже в одной из рекреаций давал сеанс одновременной игры нескольким больным, правда, сидя, правая нога пока еще плохо слушалась его.
– Рано, сударь, – уличал его Олег Петрович. Однако, написав какую-то нужную бумажку, он еще продлил лечение Иваныча в больнице.
– Вам нужен хороший уход, – часто повторял врач, а в один из дней с радостью сообщил Иванычу. – Мы наконец дозвонились до вашей дочери, она живет за городом.
Иваныч не выразил по этому поводу никаких эмоций.
Деревня Мурово, что под Дмитровом, была расположена в живописном месте. Дома разместились на склоне довольно высокого холма, и извилистые улицы тянулись снизу вверх, переплетаясь и разветвляясь, никого не могло удивить, что дом № 2 находился по соседству с домом № 25. На противоположной стороне холма среди сосен находилась горнолыжная трасса с подъемником. За постперестроечное время в деревне выросло много кирпичных строений, все больше напоминавших миниатюрные восточные крепости, а на местном строительном рынке, расположенном неподалеку, торговали все больше армяне. Коттеджный поселок Бунгало «Clab-Cotovo» представлял собой несколько отелей, расположенных неподалеку от деревни на вершине холма. Предполагалось, что для туристов это экологически чистое место Клинско-Дмитровской гряды будет настоящим раем. Дома с двухскатными остроконечными крышами и мансардами, с деревянными балкончиками и многочисленными надстройками издали напоминали раздувшихся гномов. К одному из таких «гномов Мармолада», тяжело взбираясь вверх по извилистой улочке, поднимались две уже немолодые женщины – «клининг-менеджеры», а попросту уборщицы.