Разговаривать парень действительно не торопился. Разложил свой матрас на свободной кровати. Камера была маленькая, на четыре человека, но пустая. Только мы вдвоем. Затем поднял голову, посмотрел на окно, покрутил ею, как бы определяя направление ветра, подошёл к умывальнику, закатав по локоть рукава толстовки.
«Би-сми Ллях[12]», – проговорил он и стал тщательно намывать ладони, прополоскал рот, высморкался, вымыл лицо и мокрыми руками провел по ёжику чёрных волос ото лба к шее и обратно. Затем он помочил под струей холодной воды жилистые предплечья, движением ладоней от локтя к пальцам, смахнул воду и промыл уши. Снимая по очереди кроссовки, стоя на одной ноге, а вторую закидывая прямо в умывальник, обмыл ступни. На носках, шаркая кроссовками, как шлепанцами, он подошёл к своей сумке, достал из неё зелёный с витиеватым рисунком небольшой тёмно-зелёный коврик и расстелил на бетонном полу. Встал на край коврика босыми ногами, устремив взор на другой конец коврика, поднял к подбородку расставленные ладони, будто собираясь громко крикнуть «а-уу!», завел их за уши и с протяжным «Аллуху акбар[13]» опустил их, сомкнув на животе.
«Узу би'А-Лляхи мин аш-шайтани р-раджим[14], – мой сокамерник начал тихо читать молитву. – Би-сми Лляхи р-Рахмани р-Рахим. Аль-хамду ли-Лляхи рабби ль-‘алямин Ар-Рахмани р-Рахим Малики йауми д-дин. Иййака на‘буду ва иййака наста’ин. Ихди-на с-сырата ль-мустакым Сырат аллязина ан‘амта ‘алей-хим гайри ль-магдуби ‘алей-хим ва ля д-даллин. Амин[15]».
Я сидел за столом, что стоял в узком промежутке между кроватей, делал вид, что читаю книжку. С того времени, как в камеру зашёл этот странный тип, книга так и осталась открытой на одной странице. Если я и не наблюдал за ним исподлобья, то никак не мог вникнуть в прочитанное, бросал и возвращался к началу страницы. Парень не обращал на меня ни малейшего внимания, он был поглощен своей молитвой. Глаза его были прикрыты, держа на животе одну руку поверх другой, он продолжал:
«Би-сми Лляхи р-Рахмани р-Рахим. Куль а‘узу би-рабби ль-фаляк мин шарри ма халяк ва мин шарри гасикын иза вакаб ва мин шарри н-наффасати фи-ль-‘укад ва мин шарри хасидин иза хасад[16]».
«Аллаху акбар, – он вновь поднял руки, затем наклонился, уперев их в колени так, будто откуда-то прибежал и запыхался, и трижды произнес, – Субхана Раббийа ль-‘Азым[17]».
Отец мой хоть и был татарин, но мусульманином не был. По крайней мере, никогда не помню, чтобы он совершал намаз или ходил в мечеть. Собственно, и мечети-то в Шадринске не было. Появилась она только в 2016-м и выглядела странно: светло-зелёный куб с двумя трубами-минаретами по бокам. Внутрь я не заходил, видел её только раз, когда проезжал мимо на такси в свой последний приезд к матери. Помню, как в тот момент из мечети выходил служитель в богатом халате. На голове его был большой яркий зелёный тюрбан, точь-в-точь как у волшебников из восточных сказок. В N до мечети я так и не дошёл, но такие планы были. Нет, покемонов я там ловить не собирался. Но идея до конца так и не созрела. Сказать по правде, в отличие от православных церквей, мечети мне всегда казались более домашними, что ли. Наверно, это из-за ковров на полу. Там, как дома, при входе разуться следует. А ещё там нет излишеств в виде икон и нет стойкого запаха ладана и восковых свечей. Сокамернику же моему и вовсе хватало маленького коврика на холодном полу.