и провели референдум без лишнего шума. И вот, с точки зрения русского человека, Турция захватила Крым?»
«Блядь, тебе же авторитетный вор сказал, что турки в Крым не сунутся!»
«Хорошо, не в Крым, так в Чечню, например», – отчаянно отвечал Николай.
К нему тут же вплотную подскочил обычно неразговорчивый парень с кавказским акцентом:
«У Рамзана тридцать тысяч штыков, вооруженных до зубов! Он в Чечню никого не впустит».
«И все они мусора», – заметил смотрящий.
«Да на месте Чечни любая область может оказаться! – вконец разуверившись в наличии рассудка у сокамерников, почти кричал Николай. – Ни Турция, так Китай Дальний Восток захватит. Их там полтора миллиарда! Вместо зелёных человечков придут жёлтые – и нет у России Тихого океана!»
«Ты это к чему призываешь, Бандера?» – хитро прищурил глаз смотрящий.
«Не призываю я, – чуть не плача говорил Николай, – просто мы не ожидали, что от родного брата в трудную минуту такой удар под дых получим».
«А тебя здесь ещё не бил никто», – продолжал скалиться смотрящий. И в словах этих явно слышалась прямая угроза.
Однажды пришлось наблюдать, как Николай что-то пытался доказать кавказцу:
«Откуда тогда в Донецке столько чеченцев? Они что, туда с автоматами яблоки собирать приехали?»
«Да ты в конец охуел?» – и за словами последовал резкий и сильный удар в ухо ладонью.
Я видел, что назревает какой-то серьёзный развод. Но сделать ничего не мог. В тех местах, где я находился, не принято заступаться за слабого или отстаивать справедливость. Блатные вели свою игру в отношении Бандеры, и вмешиваться в неё мне не было резона. Некоторые не из блатных стали открыто поддрачивать хохла, чтобы на этом фоне примазаться к ворам. Есть такая форма солидарности «дружить против кого-то», когда никчемные и бездарные прилипают к большинству, где они вдруг обретают свою принадлежность к «сильной» стороне. И правды в такой «дружбе» никто не ищет. Правда у того, кто сильней и кого больше.
Так шли дни. Ночью мы с Николаем дежурили на прогонах, а днём по очереди прибирались в камере. Чувствуя жуткую несправедливость, я не мог примкнуть к толпе. Наконец, он понял, что спорить с сокамерниками бесполезно и даже опасно, и замкнулся в себе. Он безропотно сначала через день, а потом и ежедневно убирал за всеми со стола, наводил порядок в камере, а по ночам очищал от нечистот груза, доставляемые конём по вонючей дороге. Я как-то ночью поинтересовался у него, знают ли в посольстве Украины о том, что он арестован в России. Он только пожал плечами.
«Полиция меня считает гражданином России, мол, дом мой теперь на российской территории, – говорил он мне, – хотя я и не получал гражданство, и от украинского не отказывался. На суде, когда арестовывали, заявил, чтоб переводчика предоставили. Отказали. Адвоката только один раз видел. Бесплатного выделили».