И вот я здесь. Я вижу серую кожу лица своего больного старого отца. Его пепельные волосы, приглаженные к затылку. Я рассматриваю линии морщин его лба, поднятые седыми перьями бровей. Вижу серые, поблекшие глаза, уставленные в мои, заострённый нос, отвисшую от удивления нижнюю челюсть и белые пальцы кистей рук, подтягивающие одеяло к горлу.
Я никогда не хотел ни сына, ни дочери…
И не потому, что я что-то имею против детей. Косички, куклы, юбочки, платьица, заколки… Или солдатики, машинки. А ещё тот же носик и веснушки, как у мамы. Всё, что связано с детьми, чудесно. Как и то, что, когда твой сын повзрослеет, ты увидишь в нём свои стать и поступь…
Но не сложились у меня отношения с теми, с кем я хотел иметь детей. Если бы родился у меня сын от любимой женщины, то я желал бы повторить себя в нём – в своём сыне, но чтобы он жил с отцом! Не прописью в графе «отец» свидетельства о рождении, а рядом. Каждый день. С пелёнок и детской кроватки. С ощущения сильных отцовских рук. Ведь для каждого мальчика и каждой девочки руки отца – самые сильные и крепкие. И никакие другие мужские руки не смогут восполнить нехватки осязания тех рук. Чтобы он с детства видел мои одежду и личные вещи. Я знаю: так нужно. Мне было нужно! Значит, и моему сыну, возможно, этого не хватало бы. Как я мечтал, чтобы в ванной комнате, в стаканчике на раковине, рядом с маминой и моей стояла и его зубная щётка… А повзрослев, я понял, что бритва рядом с теми предметами – это ещё одна очень важная вещь, дающая ощущение присутствия папы в доме.
Это «па…» у меня вырвалось машинально. Чтобы не напугать, что ли…
– Здравствуй, отец! – было второе, что я сказал. Словно выдыхая эти слова, я сел на корточки у его изголовья, чтобы ему было легче меня рассмотреть. Он так стыдливо подтягивал одеяло к плечам и всматривался в меня, запрокинув голову на подушку, что мне показалось, будто он это делает из последних сил. Я присел и, обхватив его руку, словно приготовившись выпить на брудершафт, прижал её к своей щеке, не сводя взгляда с его глаз. Сердце моё всё ещё бешено колотилось, но мне даже было спокойно: я дома. И отец устроился головой в подушке так, как ему, видимо, было удобно. Минуту мы молча смотрели друг другу в глаза. А может, и дольше. Потом я увидел, что отец смотрит на мои волосы, на лицо, потом на наши руки. Я видел, что всё это время он о чём-то думал. Однозначно о чём-то думал. Хотя видимых проявлений не было. Было другое. Его выдавала мягкость взгляда. Но о чём в тот вечер думал мой отец? Может, в тех его воспоминаниях я был ещё ребёнком.… А тут перед ним – взрослый мужчина. Да к тому же с явным «ароматом» сигаретного дыма.