Вообще, едва ступив за порог квартиры отца, я почувствовал головокружение. Меня мутило и всё раздражало. Тлеющий фильтр, движение улицы, дома, автомобили, пешеходы, деревья, витрины магазинов и офисов, скамейки и фонарные столбы. Но мысль об отце, красной нитью сшивающая сегодняшний и вчерашний день, остановила эйфорию от участия в ритме вечернего города. И я понял, как всё увиденное сейчас не созвучно с тем, что происходило в квартире отца между мной и им, между нами и миром. И вроде бы всё, как всегда. Только во мне по-другому теперь пульсирует кровь. Я вновь обрёл отца! Я снова стал сыном! Но отчего-то очень грустно. Даже плохо. Отец-то неузнаваем. Что же будет? Врачи… Больницы… Знахари, заговаривающие болезни… Что-то надо делать!
25
Я был весь в мыслях о вчерашнем и сегодняшнем… О своём непривычном для многих моих коллег поведении. Я прокручивал в голове всё сначала и понимал, как, должно быть, нелепо выглядел в глазах актёров, не говоря уже о прочих на улице. Как и что я вытворял вчера вечером, вернувшись в театр после побега к отцу днём. Я вёл себя как ненормальный. Если не ошибаюсь, я даже спускался к парадному и мешал билетёру и гардеробщицам. До спектакля, во время и после всё происходило механически. Как того отчасти и требовала профессия. Что бы ни случилось, представление продолжается… И я рефлекторно выходил на сцену, произносил слова, слушал коллег, но плохо слышал отклик зала. Глаза ослепляли софиты и прожектора. Но и это теперь не сбивало меня с мысли о том, что я должен помочь отцу. Звуки из колонок пытались меня оглушить, но я был глух и к ним. Я слышал только сиплый голос отца, еле слышный, но такой родной…
Словно в тумане я оказался и в этот вечер. Хотя назвать моё состояние туманом было бы сверхлитературно. Безусловно, то, как я воспринимал действительность раньше и сейчас, – две большие разницы. Но, чтобы я совсем терял рассудок и память либо впадал в забытье – такого не было.
Фактически всё сложилось в какой-то степени хорошо. С известия вахтёра до теперешнего момента прослеживалась перемена к лучшему. Отец жив, и это главное. Я с ним, и это вообще счастье! Ко всему прочему мне продолжает помогать тётя Тая. И это обеспечивает мне спокойствие на то время, пока меня рядом с отцом нет. Можно заниматься любимым делом. Хотя меня не далее как сегодня и посещали мысли о том, чтобы всё бросить. Может быть, я так и поступлю. Скорее всего. Мне только необходимо совершить кое-какие формальности в театре. Так или иначе, но работу над «Днём…» я могу вести и дистанционно. Хотя вряд ли. Спектакль на выходе. Но ни одного прогона. Всё время нас что-то тормозило. На минуту меня даже посетила коварная мысль: этот спектакль, со всей его утопической мистикой, отец смотрел двадцать лет назад на выпускном. И вот снова рассказ о страшной казни Миссии, и мой отец…