Я села на пол рядом с двумя японками и с облегчением подумала: «Жива!»
Так я стала учеником волшебника кандидатом на посвящение в братство.
Наутро я узнала распорядок дня: подъем, молитва, завтрак – естественно, духовно-вегетарианский. После завтрака двое дежурных остаются дома на хозяйстве, а остальные едут в центр города продавать самодельные открытки, вербуя новых адептов. Вечером сдача выручки, ужин и обязательная лекция на тему того, что такое Церковь Объединения.
Весь центр города был поделен на отрезки: каждый мунист работал на своем участке, не смея заходить на чужую территорию. И я, выходя из дома, невольно ощущала себя дитем лейтенанта Шмидта…
Мне достался участок на Тверской – в самой гуще толпы из кришнаитов, буддистов, проституток, цыган, эзотериков, торговцев «Камасутрой» и прочих просветленных людей.
Это сейчас работа на Тверской – повод не то для радости, не то для зависти. А тогда главная улица столицы была и главной пугалкой нерадивых девчонок: «Не будешь учиться – пойдешь на Тверскую!» (подразумевалось – телом торговать). Кто ж знал, что в девяностые от Тверской не спасет даже среднее медицинское – благо, торговать мне пришлось тем, что ныне солидно именуется «хендмейд».
В день я должна была продать двадцать чудесных открыток, которые креативили не покладая рук тихие японки из нашей коммуны. Цена устанавливалась на уровне «кто сколько даст».
У коллег работа шла неплохо, а вот я в первые же пятнадцать минут поняла: навязывать людям покупки, даже мелкие, – это не мое. Нет, я честно пыталась, но стоило мне собраться с духом и открыть рот, чтобы обратиться к очередному прохожему, как в горле тут же предательски вставал ком. И пока я с ним боролась, потенциальный клиент благополучно уходил.
Рядом со мной был участок буддистов. Они, облаченные в яркие рыжие балахоны, самозабвенно стучали в этнические барабаны. Ритм, мелодия – дело десятое, главное – создать побольше шума. Жители и гости столицы старались побыстрее обойти этот праздник жизни. И пробегали мимо скромных открыток мунистов.
К концу первого рабочего дня пришлось схитрить. И я решительно полезла в свой пакетик с деньгами, который сумела припрятать от лидеров и членов общины. В конце концов, это ведь взнос на наше же благо… на еду.
Вечером победоносно выложила перед куратором сто долларов:
– За сегодня.
Тот ошалело посмотрел на купюру – это было раза в три больше, чем приносили все «кутузовцы», вместе взятые. Но промолчал.
Еще через три дня успешных «продаж» я получила негласный статус одного из самых верных последователей Муна.