– Ну, а дальше, как написано в одной умной медицинской книжке по онкологии, – заговорил равнодушным голосом Быка, – начнётся отравление всего организма продуктами распада, заражение крови в том числе. Откажут печень, почки, плохая кровь достигнет мозга – и каюк… Но я к тому времени буду уже без сознания, и это радует. Молча слушая своего друга, Санька вскоре стал смыгать носом и вытирать неожиданно выступившие слёзы. Потом он остро почувствовал, что Быка ждёт от него какой-то реакции, может быть, даже слов утешения.
– Дима, – сказал как можно теплей Санька, – друг мой, я не знаю, что тебе сказать, поскольку не умею врать и не мужское это дело – друг дружке подтирать сопли. Когда-нибудь врачи научатся справляться и с этим, но, боюсь, что нам с тобой до этого не дожить. Могу тебя утешить лишь тем, что я тоже не знаю своего часа, а он, возможно, где-то совсем рядом, вскоре после тебя. Хорошо, что ты всё-таки успел остепениться и, в отличие от меня, понять, почувствовать эту жизнь…
– Эх, Санька, ты бы знал, как теперь жить то хочется! – воскликнул Быка и в голос зарыдал. И они долго сидели обнявшись и даже медовуху не пили, а только говорили о чём-то памятном, счастливо прожитом ими совместно в этом изменчивом мире.
А потом, уже в сумерках, вернулась из Вороньего Ольга с гончими Солохой и Вербой. Она была крупной молодой женщиной, годами пятью старше своего Быки. Её отец работал в селе лесничим, а мать учительствовала. Сын у Ольги был от первого мужа, за которого она «выскочила шестнадцатилетней дурочкой». Сначала он рванул в Надым на заработки, потом сел за кражу, а потом ей пришло уведомление, что он погиб на лесоповале. Её умный отец собрал какие-то необходимые бумаги, и ей стала приходить на ребёнка пенсия по утрате кормильца. Поэтому пока они с Димой и не стали ничего оформлять в местном ЗАГСе. А теперь… Теперь Ольга хлопотала над их отправкой в баню, укладывая в просторный туес из липы мужнино бельё, полотенца и принесённую от отца присадку для пара. Они неторопливо разделись в холодном предбаннике с тем, чтоб ещё сильнее соскучиться по теплу. Потом сразу шмыгнули через моечное на верхний полок парилки, под прокопчённые доски берёзового потолка. Пот лился с них ручьями.
– Смотри, какой липкий! – восхищался теперь Быка всякой обычной жизненной мелочью. – Это наверняка от медовухи. Я тут недавно заметил, что пот всегда разный, даже когда работаешь: что ел – пил – от того и пот. От водки – жидкий, от медовухи – липкий.
– А от «фруктовки» какой? – спросил на засыпку Санька.