– Выбор есть всегда! – отвечал твёрдо Санька. – Просто, я, несмотря ни на что, очень люблю своих предков, свой Город и «Мой адрес – не дом и не улица» – это не про меня. Извини, если случайно уколол. Понимаешь, Вовка (Санька впервые за последнее время назвал Питкина по имени), я, когда в начальники бани пошёл, уговорил себя тем, что время сейчас особое, переходное, что всё рассосётся, минует. Но сейчас чувствую, что ошибался. Засасывает эта армейская халява. И даже не столько халява, сколько простота существования. Там всё катится само собой, и не надо ломать голову над завтрашним днём, как это делают сегодня почти все вокруг. Я до этого умирал на разгрузке алюминиевого порошка на химкомбинате, вырабатывался за смену до полного отруба! Веришь ли, за три – четыре месяца такой работы превращаешься в кусок грубого мяса? И вот однажды, кое-как очухавшись после очередной смены, я вдруг вспомнил завет моего армейского начальника, который он мне дал на прощание: и на гражданке, сказал он, главное – это «плотная пайка и чистые трусы»! И вот всё это сейчас у меня есть, только… водки из-за этого приходится пить чересчур много.
– Можешь не продолжать, – сделал «стоп» рукой Питкин. – У меня похожая проблема: после шахты, а нередко уже на самом выходе, мы тоже льём в себя эту гадость. Это как массовый гипноз! Ну, раз, ну, два удержаться можно, а потом становится невмоготу. И сваливать оттуда некуда! Да, и кормить семью надо. А перед тем, как взять билет сюда, я троих своих корешков схоронил: сорвались они с дороги. Двести метров на грузовике кувыркались! И это не впервые. И каждый знает, что он может быть следующим. Принесённую Питкиным белорыбицу готовили вместе, запивая приятный процесс напитком своей «туманной юности» – светлым портвейном. Как всегда, по ходу к трапезе друзей подключились мама Нина с папой Федей. Так что, и бегать в магазин, и готовить закусь пришлось ещё и ещё, пока уставшие от общения друзья ни затихли на пару в тёплой уютной спальне. Папа Федя приготовил им на утро разливного пива и крупного вялено леща.
Через полгода Питкин написал Саньке, что серьёзно захворал и пришлось лечь в больницу. Сразу даже краткосрочного отпуска прапорщику Смыкову не дали, а когда, наконец, он его получил, пришло известие о том, что Владимир Владимирович Лыткин умер от цирроза печени. На похороны Санька не успел… Поэтому поминали Питкина в семейном кругу. Последний из четвёрки самых близких Санькиных друзей Ганза сидел за групповое изнасилование. Сидел в каком-то жутком Буреполоме. Санька о смерти Питкина писать другу не стал. Тому оставалось до скончания срока ещё целых пять лет. И срок-то он получил ни за что. Просто, как говорится, оказался не в то время и не в том месте. А было так. Зашёл однажды загулявший Ганза в кафе «Молодёжное», присел за столик к ранее знакомому по техникуму парню. Выпили за встречу и познакомились ещё с одним из-за соседнего столика. Тот, наоборот, отдыхал с двумя смазливыми девицами. В «Молодёжном» играла неплохая группа. Стали танцевать. Девицы, судя по поведению, были без особых предрассудков, а потому решили сообща «пойти на хату» к приятелю Ганзы, который обещал хорошую музыку и выпивку. Благо, что жил он в двух кварталах от кафе. Выпивали и целовались далеко за полночь, а потом одна парочка по-английски исчезла. Остались Ганза, его приятель с другом и одна из девиц. Сначала в спальню девушка взяла одного из ребят, потом поменяла его на второго. Тот, выходя, подтолкнул к двери в спальню Ганзу, сказал с поощрительной улыбкой: