***
С этой самой встречи двух лидеров сверхдержав во Владивостоке и порвалась нить паритета идеологии. Стрельнули подаренные Брежневу кольты, и сработала американская усмешка в сторону Ленина. Леонид Ильич понимал, что, если это не исправить и не сделать ответный шаг, то скоро над гробом коммунизма заиграет реквием. Это в тот год Суслов сидел и шмыгал носом, то снимая очки, то вновь надевая их. Тогда он согласился, что война идеологий предполагает войну физическую, с жертвами. В тот год в мозгах кремлевских долгожителей и родилась безумная идея продемонстрировать приоритет своей идеологии танками, и за те мысли, верно, дорогому Леониду Ильичу 1 ноября 1974 года вручен был воинский знак отличия – «Маршальская Звезда».
Пока Андропов от своих подчиненных требовал радикальных действий, было принято решение в отношении Гамильтона: подключить всю резидентуру США для сбора компрометирующей его информации, с целью работы с ним для получения нужных сведений. Не церемониться в методах и не ограничиваться в средствах, а работу по правовому решению вопроса – продолжить. Образ Орлова один – только предательский, он изменник и вор. Старый комсомольский активист понимал, что нерешение им вопроса возвращения в страну формуляра с подписью Ульянова-Ленина зашатает под ним кресло и придушит воротом его же мундира.
В ведомстве Щелокова картинка была такая – все, что нарыли аналитики и притащили опера из Кремля, могло только подтверждать, что у вождя был пистолет, но в этом, по сути, и не было сомнений. «Важняку» на допрос привезли того очкастого ученого, и он вновь под протокол подробно изложил свой разговор с той женщиной, он, кстати, вспомнил ее имя – Полина, и честно признался, что себе хотел купить ту шкатулку, но увы. В протоколе он нарисовал чертеж коробки в примерных размерах. С утра во всех отделениях обслуживания Кремля работали участники следственной группы, и результат появился уже к обеду – были и фамилия, и адрес, и по тому адресу опять отправили его с напарником, вроде как везучих. К счастью, все это было не очень далеко от станции метро Академическая. В хрущевке по улице революционера М.С. Кедрова он вдруг поймал себя на мысли, что в подъезд старается заходить крадучись, как на задержание.
Дверь на третьем этаже сразу по звонку открыли. Женщина, возраста его мамы, никак не тянула на расхитительницу исторических ценностей и вообще на злоумышленницу. Однокомнатная квартира выглядела бедно, но чистенько. В комнате на фанерной этажерке стояла, отливая черными боками, та самая коробка. Женщину вместе с коробкой повезли на Петровку, коробку уже ждали эксперты, через два часа они подтвердили, что в ней хранился тяжелый металлический предмет, весом и габаритами схожий с браунингом-1900. На материале коробки были обнаружены молекулярные частицы кости, золота и серебра. Частиц гари или пороха не обнаружено. У женщины был такой убитый и потерянный вид, что «важняк» даже не повел ее в комнату для допросов с привинченным к полу табуретом и окрашенными шаровой краской стенами. Он усадил ее в кабинете в мягкое кресло, сам заварил чай, остались только он и руководитель следственной группы. Первое, что сказал «важняк», – что ее ни в чем не подозревают и, как только кончится разговор, отвезут домой. От нее лишь хотят услышать историю этой шкатулки. Он заставил ее выпить весь чай и лишь потом начал задавать вопросы. Вкратце история была такой: в 1962 году последний кремлевский квартиросъемщик маршал Ворошилов съезжал на новые квартиры, ее тогда взяли на работу по уборке за ним. Но она после этого осталась в обслуге – убирала, мыла, стирала, делала все, что говорило руководство. В 1967 году летом готовились к празднованию 50-летия Октября и вывозили много хлама из подвалов. Два дня грузили на машины. В этих кучах мусора она и нашла эту коробку, заметив ее черный бок в куче бумаг, которые вывозили на сожжение. Она унесла ее домой и до сего года хранила в ней пуговицы да булавки, а в этом году убирала на выставке в Алмазном фонде и показала ту коробку с камешком ученому. Камень оказался не ценным, а коробку стало жалко продавать. Теперь «важняк» улыбнулся и сказал: