— Я не телёнок. И одной хватит, — показала я на бутылки с молоком.
— Ты погляди на неё: на колбасу не говорила, что слишком много. Это продукты на завтрак и ужин для всей группы. Шестнадцать сироток... то есть девчат. Их пока нет, но ожидаются, а ты свою порцию себе отдели и приготовь завтрак. Мама, наверное, тебе говорила, что готовить вы будете себе сами, в смысле завтрак и ужин, а обедать будете в буфете. Наводить порядок и вообще обслуживать себя тоже будете сами.
Я пыталась понять, кем он является в здешней иерархии. Он носил полинялый, но чистый ватник, на ногах резиновые сапоги и практически новую меховую шапку, сдвинутую на затылок.
— А ведь тебе повезло! — узловатыми пальцами он разравнивал щепотку табака на куске папиросной бумаги и поглядывал на меня из‑под густых бровей.
— Да ну! Вы не знаете, что здесь до этого было?
— Экая ты любопытная. Что было, то было, а теперь это памятник деятелям. Ну ладно, завтракай, в девять часов тебе нужно явиться в канцелярию.
Он объяснил, как пользоваться электрической плиткой и духовкой с автоматическим поддержанием температуры и памятью, а также часами, автоматически отключающими прибор от сети в предварительно заданное время.
— Это импорт из Франции, — сообщил он об электроплитке. — Во всём доме разве что только песок наш, наревский, из Гнойна взятый, а так всё — со всего мира. Кафель на стенах из Голландии, та плитка с птицами, что в уборных, итальянская, а краны — из латуни австрийской.
— А мозаика на полу, откуда?
— Это не мозаика, а павимент!
— Пави... что?
— Павимент, или художественный паркет. Это пол из четырнадцати видов дерева, отделанный ильмом, буком, ясенем, черешней и грушей. Картинка, а не паркет. За один такой можно пару‑тройку коровников под этернитом поставить.
— Откуда вы знаете?
— Я разбираюсь в дереве и в древесине, ну и в плотничьем деле, понятно, как и мы все в Курпях. Я здесь работал, на моих глазах всё построили.
— А сами вы кто?
— Курп{28}. Плотник, землю пашу, пчёл держу, а здесь спортплощадки отделываю.
Я не могла есть и не могла усидеть на месте. В полдевятого я уже была под дверями дирекции.
Не входить без приглашения, не попадаться без нужды на глаза, говорить мало — не повредит никогда: лучше всего поддакивать — это были основы поощряемого поведения во всех Домах. Но что из этого применить здесь, в этом памятнике деятелям?
Здесь явно не стоит дерзить или работать под дурочку, наоборот — вид ребёнка, который умеет кивать головой и поддакивать, никогда ещё меня не подводил.
Из‑за двери с защёлкой донеслись голоса. Я навострила уши.