– Ваш случай весьма… незаурядный, я бы так сказал. Но выход из столь затруднительного положения имеется, и даже несколько. Вас признают невменяемой и помещают на год в реабилитационный центр, либо же признаете свою вину, что смягчит приговор и сделает его условным, если судья признает жестокость совершенных Вами действий аффективной. Как будет предпочтительнее для Вас? Врать для этого Вам и не придется, поскольку, насколько я правильно понял, все так и было.
Обговорив с адвокатом условия для своего возможного освобождения, Лекса вернулась в камеру, сопровождаемая Маркусом, который теперь добровольно выходил на дежурства в изоляторе временного содержания, чтобы приглядывать за своей подопечной.
***
Лекса предпочла условный срок, но суд присяжных признал ее невменяемой и общим решением было принято заключить Лексу на год в реабилитационный центр. Такой исход дела не обрадовал никого.
Собранная сумка в углу комнаты напоминала Кларк, что завтра утром ей предстоит отвезти в клинику для душевнобольных свою любимую, которая пока что мирно сопела на соседней подушке. Кларк провела подушечками пальцев по горячей скуле, а пухлые губы улыбнулись ей сквозь пелену сна. В уголках голубых глаз скопились слезы и Кларк громко сглотнула, пытаясь сбить таким образом новую волну эмоций.
– Не волнуйся, любимая. Главное, что мы вместе через это все пройдем, и я счастлива, что в своей беде я не одна, – говорила Лекса с закрытыми глазами, сжимая руку Кларк в своих пальцах. – В конце концов, это не тюрьма, а уж за содеянное мной я ее заслуживаю, ты это понимаешь… – веки Лексы поднялись и она теперь наблюдала за тихой Кларк, которой было сейчас больнее, чем ей.
Утро слишком быстро наступило, и Кларк не успела насладиться последней в этом году их совместной с Лексой ночи. Целых 365 дней им предстояло провести друг от друга порознь, что будут не способны компенсировать даже ежедневные посещения клиники.
Кларк сжимала руль до побеления костяшек, а Лекса кособочилась на нее, боясь сделать что-то не так. Складывалось ощущение, что в психиатрической клинике предстояло провести целый год не Лексе, а Кларк. Блондинка нарочно ехала на минимально дозволенной скорости, периодически посматривая на любимую, с которой ей до боли в груди не хотелось расставаться. Но как бы не тянула Кларк время, она уже парковалась на стоянке клиники, а Лекса медленными движениями отстегивала свой ремень безопасности. Теперь время шло для Кларк как в замедленной съемке. Она слышала биение собственного сердца, эхом отдающимся в ушах, и не слышала, что ей говорила Лекса перед тем, как она облачилась в белую больничную рубашку (хорошо, что не смирительная, так утешала себя Кларк).