Уже смеркалось. Багровый пылающий краешек солнца готовился исчезнуть за горизонтом.
Мариам теперь стояла по щиколотку в воде, бросала туда камешки.
– Хороший вечер, – сказал он, остановившись у нее за спиной.
– Да, чудесный, – она резко повернулась к нему лицом.
Гурий не успел заметить, как случилось, что в него полетели брызги. Мариам, засмеявшись, снова плеснула в него водой.
– Ах, так! – воскликнул он. Войдя в воду по колени, зачерпнул пригоршню воды и тоже брызнул в нее.
Они стали бешено обливать друг друга водой, сопровождая это ребяческое занятие криками и хохотом.
…Мариам прижалась к нему. Гурий крепко обнял ее, стал целовать в мокрое, соленое лицо, в шею.
– Люби меня, целуй! И здесь целуй, и здесь… Раббах-дивар-ранам…
………………………………………………………………………….
Они сидели на теплом песке, на ночном безлюдном пляже. На их голые плечи были наброшены строительные спецовки, которые Гурий принес из своей припаркованной неподалеку машины. Сквозь монотонный гул прибоя порой прорывалось щебетание птиц.
– Я на всю жизнь запомню тот день, когда ты стоял у мольберта с карандашом в руке и рисовал льва. Помнишь?
– Да.
– О, это было для меня настоящим чудом. Я тогда поняла, что люблю тебя. Слава Бох, я тибья люплю, – повторила она на ломаном русском. Затем осторожно прикоснулась к его волосам, провела рукой по его бороде, словно желая убедиться, что это не сон.
Потом она легла на песок, вытянувшись и подняв руки к ночному небу:
– Знаешь, когда-то в детстве я часто представляла себя, заблудившейся в пустыне. Ложилась дома на пол, закрывала глаза и представляла, что вижу вокруг змей, львов, орлов.
Слушая ее, Гурий взял ее стопу, бережно стряхнул с нее песчинки и стал разминать ее пальцы.
– А еще я хочу, чтобы ты меня рисовал. Только меня одну и никого больше. Обещаешь?
– Да.
– Я буду и твоей верной женой, и твоей натурщицей. Ни одна женщина на земле не сможет быть для тебя лучшей натурщицей, чем я. Слышишь? Твои картины будут выставляться в самых престижных галереях. Ты мне веришь?
– Да, верю.
Он поднес ее стопу к своему лицу и стал целовать кончики ее пальцев.
– Когда-нибудь ты напишешь картину, как я стояла на волнорезе и как кормила чаек. Ты же понял, что я тебе позирую, правда?
Высвободив свою ногу из его рук, Мариам села. Вдруг оттолкнулась руками от песка и поднялась. Стала перед Гурием, сбросив с себя спецовку, оставшись совершенно обнаженной.
Напевая какую-то восточную мелодию, она стала ходить перед ним, выразительно виляя бедрами и щелкая пальцами, исполняя какой-то танец. Подходила к Гурию совсем близко и наклонившись, протягивала к нему свои руки, зазывающе шевеля пальцами: