Ночью я проснулся от странных звуков. Поначалу подумал, что это из комнаты родителей. Интересно, спят ли они тоже «валетом»? Вряд ли. Спали бы «валетом» — не были бы мужем и женой. «Валетом» спят только дети. Родители там, у себя, обычно шепчутся — секретничают. Потом скрипят пружины кровати, и сквозь скрипы доносятся странные мамины вздохи. Душит ее папа, что ли? Все, похоже, закончилось. Нет же, снова шепчутся. Кажется, спорят. Снова скрип пружин. Они там что — прыгают? А мне — вот наказание! — даже шевельнуться нельзя: стра-ашно. Неужели они занимаются тем же, чем и фигурки, нарисованные на дверях туалета? Этого еще не хватало! Папа — уважаемый человек, главный инженер на заводе, мама — гроза всех желтушных детей в больнице, предали мои чувства, уподобившись туалетным уродам. И куда смотрит бабушка?!
...Плакала Аллочка. Лежала и тихо всхлипывала. Зря, конечно, я с ней подрался. Хоть она и первая меня по ноге ударила. Я сполз с софы, подошел на цыпочках к картонному ящику, достал оттуда спичечный коробок с деньгами.
— На, возьми.
Аллочка вытерла слезы, взяла монеты.
— Нет, лучше пусть они хранятся у тебя, — и вернула мне деньги.
Вдруг наклонилась ко мне, обняла и поцеловала. В губы. Я слегка испугался, сам не знаю, чего.
— Я тебя бить больше никогда не буду.
— И дразниться не будешь?
— Нет, клянусь.
— Полезли завтра в сад, — предложила она.
— Давай еще раз поцелуемся, — и я потянулся к ней своими сомкнутыми губами.
Заскрипел бабушкин диван. Мы замерли — вдруг проснется! Тишина, лишь едва слышное посапывание.
— Давай спать вместе.
— Давай.
Я перебросил ее подушку на свою сторону, и мы нырнули под одеяло. Между нами оказался «классический третий» — друг-мишка, сто раз привитый от всех болезней. Он хотел оставаться с нами, но я взял его за ухо и бросил в угол.
— Когда вырастешь, ты кем будешь? — спросила Аллочка.
— Не знаю. Наверное, танкистом. Или врачом. А ты?
— Артисткой. Как Любовь Орлова. Видел фильм «Цирк»? Вот и я такой хочу стать.
— Ты завтра будешь у нас целый день?
— Не знаю... — вдруг умолкла. — Давай спать.
Я хотел было предложить поцеловаться еще раз. Но она повернулась лицом к стене, поджала ноги к животу. Мне спать не хотелось. Большим пальцем ноги я пару раз легонько ударил по ее пятке. Аллочка оттолкнула — перестань, мол. В другое время, конечно, я показал бы ей, как брыкаться, но еще не были забыты слова клятвы.
8
Под окном нашей комнаты был сад. Собственно, этот небольшой пустырек, огороженный со всех сторон тыльными стенами домов, садом-то и не назовешь — земля повсюду изрыта, в воздухе над одуванчиками парят рои мошек, у одной из стен среди лопухов отвоевал себе место под солнцем куст малины. В центре этого захолустного Эдема растут шелковица и невысокая яблоня.