3
…Исчезли кузнечики. Больше не прилетают бабочки и стрекозы. Порой по ночам идут дожди — капли барабанят по жестяной крыше, а по утрам в лужах плавают опавшие лодочки-листики.
Вечера напролет папа — в новой квартире. Говорит, что скорее всего к октябрю не успеют: крыша не просмолена, двери и оконные рамы не подходят по размерам. Правда, может, дом сдадут и так, а потом будут доделывать…
У мамы приступ — лежит, бедная, на диване. Ничего не ест, только пьет воду. Хочет дотянуть до переезда, чтобы помочь папе и бабушке, поэтому откладывает операцию. Ей будут удалять желчный пузырь: камни. Я потом видел эти камешки, небольшие, словно граненые. Бабушка принесла их из больницы, когда маме сделали операцию. Мы не знали, куда их деть. Решили зачем-то оставить. Высыпали в чашку — почти полная чашка! Даже врачи удивлялись, как мама могла так долго терпеть? Чашка стояла то в шкафчике, то в буфете и, что странно, несмотря на все перестановки и переезды, не пропала.
Вопрос, что с нею делать, снова возник годы спустя, когда мы уезжали в Америку. Мы упаковывали чемоданы и обнаружили чашку, полную этих «алмазов», за которые мама заплатила годами своей молодости. Тогда я предложил закопать их возле бабушкиной могилы. Сам не знаю зачем. Родители не возражали. Мы отправились на кладбище.
Завтра всё вокруг этой плиты будет залито бетоном. Потому что следить и ухаживать за могилой будет некому. Мама стала напротив плиты, с которой глядела бабушка.
— Мама, мама, прости, мы уезжаем. В Америку. Навсегда. Наверное, я должна была лежать рядом с тобой, но теперь буду лежать где-то за океаном... Мама, если бы ты увидела, какой у нас Игорь. Он врач. Ты бы только послушала, как хорошо о нем отзываются коллеги… Это ты его сделала таким. Прощай, мама. Мы уезжаем…
Пока жива была бабушка, мама чувствовала себя в ее надежной тени, под ее защитой. Как могла, училась у бабушки, но сумела освоить лишь малую долю бабушкиной премудрости жить: «Когда тебе очень плохо — нельзя слишком горевать. И не стоит сильно радоваться — когда тебе очень хорошо. Все в жизни нужно принимать как дар».
После бабушкиной смерти мама остро ощутила свою беззащитность и беспомощность, чаще болела, во всем ей чудились несчастья. Пытаясь спрятаться в скорлупе своих страхов и волнений, она умела сильно печалиться, но почти не умела радоваться. И лишь когда я вырос, отслужил в армии и окончил мединститут, мама стала спокойней. И, как ни странно, к старости вдруг расцвела. Стала энергичной, реже болела — словно стремилась наверстать все упущенное в молодости.