— Я сама… Уйдите!..
Скверно получилось и потом.
Когда Лёдя после гудка поднялась в цех, она чуть не наткнулась на кряжистого ладно скроенного хлопца в кепке с оторванным козырьком, которая поэтому была похожа на берет. Хлопец приветливо усмехнулся Лёде, подмигнул и, заигрывая, бросил в нее комочком земли. «Это что еще такое? Хулиган!» — вспыхнула и без того обиженная на всех Лёдя и со стыдом увидела вытянувшееся от удивления лицо парня.
— Не связывайся, Прокоп! — позвал его долговязый, сутулый товарищ.— Не видишь — фифа с панскими замашками?
Домой Лёдя вернулась вконец измочаленная. Запавшие, в синих кругах глаза смотрели, как после болезни. Арина, встретив дочку, ахнула, всплеснула руками.
— Боже, что с тобой? — запричитала она. Но, перехватив сердитый взгляд мужа, который вытирал у порога ноги о рубчатый резиновый половичок, смолкла. С опаской, будто делая недозволенное, провела дочку к умывальнику и только там, обняв, тихонько заплакала.
— Тяжко, Ледок?
— Нормально, мама. Люди ведь работают,— коротко ответила она, освобождаясь из объятий.
— А у меня день-деньской Урал из головы не выходил. Турнепс мерзлый, вялёнки. Нас знаешь, как там звали? Не эвакуированными, а выковырованнымн. Эх, доченька, доченька!..
Арина улыбнулась сквозь слезы и вытерла их. Подождав, пока Лёдя вымылась, снова засеменила вслед — на кухню.
— Опять за свое? Чего ты ходишь за ней? — рассердился не на шутку Михал.— Поди, не стеклянная, не разобьется! Давай-ка обедать…
Спала Лёдя неспокойно. Что-то душило ее, наваливалось на грудь. Со всех сторон надвигалась чернота — плотная, чадная. Хотелось вскочить, закричать, но ни сил, ни голоса не было. И это страшно мучило.
Временами из черноты выплывало лицо парня в кепке без козырька или его друга — удручающее, с нагловатыми глазами, какие бывают у непреклонных, упрямых людей. То мерещился презрительно кривившийся Кашин. Лицо начальника цеха росло, приближалось почти вплотную, и его нельзя уже было видеть всё. Объятая страхом, Лёдя упиралась руками в подбородок Кашину и, стиснув зубы, пыталась оттолкнуть от себя, но это не удавалось.
— Мама! — шепотом, который чуть прорывался сквозь какую-то препону, звала она.
Но приходила не мать, а Юрий. Он помогал Лёде встать, прикрывал ее пиджаком, угощал леденцами и нашептывал ласковые слова. Затем откуда-то появлялся отец. Был он, как и сегодня, в рабочей робе, в широкополой войлочной шляпе с синими очками. Кашин и Юрий пропадали. А отец брал Лёдю за руку и, как маленькую, вел мимо формовочных машин и вагранок к плавильной печи. В печи напряженно гудело, потрескивало, под потолок от нее поднимались багрово-молочные клубы дыма. Из завалочного окна вырывалось злое красноватое пламя и вылетали стремительные искры.