— Большая честь быть рабочим, девочка,— все же посчитал за необходимое сказать Димин.— Не каждому удается это. Но ты сможешь…— И тут же немного потерялся.— Да передай, порадуй отца: горком бывших подпольщиков хочет собрать. Что-то выяснять будут…
И подумал о жене: «Придется, Дора, и нам с тобой выводы делать…»
В конце смены Лёдю покликали наверх. Недалеко от выхода, возле бегунков, с грудным урчанием перемешивавших формовочную землю, ее встретил Кашин. В своем спортивном костюме со значком автозаводца начальник цеха вызвал после подвала особую неприязнь.
— Что, на легкий хлеб потянуло? Быстро! — желчно подковырнул он: без отца Кашин был еще более бесцеремонным,— Значит, там, где тяжело, пускай Пушкин работает? Молодчина, ничего не скажешь. Идем!
— Не судите только обо всех по своему сыну,— отпарировала Лёдя.
Он не ответил и зашагал по пролету вдоль большого конвейера. Лёдя глядела на его костюм со сборками на спине, на желтые чехословацкие туфли, на то, как твердо ступал Кашин по черному земляному полу, и все клокотало в ней.
Остановился Кашин у крайней формовочной машины, где в неизменной кепке-бескозырке работал Прокоп Свирин, а на сборке стояли Комлик и долговязый, сутулый парень, который когда-то издевался над ней. Подождав, пока Комлик подошел и машины перестали стрекотать, как отбойные молотки, он глазами показал на Лёдю.
— Цацу тебе, Иван, привел. Заплечника. Учи с завтрашнего дня!
«Так, значит, к машине! — с замиранием сердца подумала Лёдя, забывая, что работать придется с Прокопом и долговязым парнем. Грубость Кашина тоже уже не особенно задевала ее: — Гавкай себе на здоровье, укусить ведь открыто все равно уже слабо…»
— Так мне сюда, Никита Никитич, становиться? — спросила она в пику как ни в чем не бывало.— Спасибо!
Опять не ответив ни слова, Кашин кивнул Комлику и пошел к вагранкам.
Как показалось, под самой крышей цеха взметнулся гудок. Неизвестно откуда вынырнула Кира Варакса, обняла Лёдю, закричала в самое ухо:
— Ты к нам? Правильно! Я так и думала. Идем скорей в душевую. Кое-кто, не дожидаясь гудка, побежал…
Лёдя до этого в душевую не ходила. Мылась и переодевалась дома. Почему? Наверное, это тоже было протестом. Нежеланием соглашаться, что здесь, на заводе, ты останешься надолго. Теперь же захотелось побыть с Кирой, позлословить о Кашине, как-то полнее пожить, и она, уступив уговорам подружки, пошла с ней, свободно и гордо неся на плече платок.
В широких дверях термообрубного отделения мерцали, вспыхивали отблески. Сделав таинственный знак, Кира потянула Лёдю туда.