— Оставьте, Бартон! — устало обронил Гольцов — и просто шагнул в дверь, волоча за собой сопящего от обиды управляющего — и было ясно, что ничто русского секретаря не остановит. Окажись Бартон у него на пути, просто снесет и не заметит. И дворецкий невольно сделал шаг назад. Не глядя, Гольцов прошел мимо, топча начищенный до блеска паркет грязными сапогами. — Семен Романович в столовой?
— Да, в малой… Нет! — очнувшийся Бартон кинулся за ними и схватил управляющего за запястье, пытаясь оттащить от двери.
— А-ай! — управляющий коротко вскрикнул и рванулся, пытаясь освободиться. Бартон его немедленно выпустил.
Воцарилась тишина. Все глядели на дворецкого. И я глядел. Бартон явственно смутился.
— Я… Простите… Забылся… Но, мистер Гольцов! Вы не можете в таком виде предстать перед милордом! Это недопустимо! — почти выкрикнул он, и замер, кажется, сам потрясенный таким своим поведением.
Гольцов продолжал изумленно глядеть на дворецкого. Тот ответил ему полным отчаянной решимости взглядом.
— Переоденьтесь, сэр… И помойтесь. — Бартон выразительно повел носом. — Я прикажу принести ванну в вашу комнату. И даже одежду для вашего спутника, если уж он и впрямь управляющий банком.
— Я управляющий! — баюкая пострадавшее запястье, всхлипнул тот.
— Тем более! Приведите себя в надлежащий вид, джентльмены, и я немедленно доложу милорду!
Гольцов оглядел свой измаранный сюртук — и заколебался. Я замер, от волнения, как в детстве, пытаясь прикусить палец (как же отучала меня маменька от этой привычки!). Полученное мной воспитание, привитые мне понятия о должном и недолжном восставали против самой мысли, чтоб секретарь предстал перед его сиятельством в таком вот виде… но… Я еще не все узнал о случившемся, но понимал уже достаточно, чтобы сказать: промедление смерти подобно! Только кто ж меня станет слушать! Сейчас все зависело от Гольцова! В этот краткий миг решалось так много: судьба управляющего… и самого Гольцова… и Бартона… и моя… и милорда… и может быть, всего цивилизованного мира!
На втором ярусе хлопнула дверь, а к перилам верхней галереи шагнула маленькая, изящная фигурка и звонкий голосок воскликнул:
— Господин Гольцов! Александр Егорович! Вы живы! Какое счастье!
— Екатерина Семеновна! Сияете, как утренняя заря! — в заляпанной грязью одежде и с размазанной по лицу кровью русский секретарь тем не менее поклонился, как на балу. Я бы уж со стыда сгорел, увидь прекрасная леди Кэтти меня в таком виде. Я по часу с утра на свой гардероб трачу, лишь бы предстать перед ней надлежащим образом. А он весь в грязи — и хоть бы что!