– Неважно.
Со мной были деньги на рецепт, но получалось, что они мне теперь без надобности. Поэтому я купил такую же хорошую бутылку виски и отправился пока домой. Сергей Станиславович, мой новый друг, заканчивал в четыре, и у меня было еще время. Я даже позвонил австрийской старушке и отменил встречу.
– Nein, булочки, – расстроилась она.
А назавтра я купил две венские булочки, спешно вернулся домой и как следует позавтракал. Они больше не пропадали, а люди – перестали падать. Я так и не узнал причину этой эпидемии, а приставать с расспросами мне ни к кому не хотелось.
Анисья
─ Не пойду. Ни за что не пойду, ─ повторял Глобычев, твердо зная, что пойдет. Он уже почти не рассчитывал закончить “Водовороты времени”, но хотя бы рассказ, жалкий рассказ он заполучить хотел. А для этого нужна была идея. Нет, не чеховская, конечно, не до хорошего. Так ─ Ремарк. Поковыряться в тщедушном сюжете, разогнать клавиатуру. А потом, о, потом можно и замахнуться… Как раньше… Писать ночью, редактировать днем, забывая про еду и гигиену. Но идеи не случалось, и гигиена торжествовала.
Глобычев давно поужинал и уже лег. Он знал, что все равно придется встать и одеться, чтобы пойти, но лег. Сон мог стать его единственным защитником, но даже не приблизился к нему. Глобычев пытался думать о чем-нибудь толковом, приятном. Он вспомнил, как сильно писал когда-то, как три года назад задумал “Водовороты времени” ─ новаторскую полупоэтическую драму, в которой главы должны были чередоваться: одна в стихах, другая в прозе. Заканчивалось все поэтическим протостихотворением “Эпиложный финал”. Заканчивалось… Закончиться “Водовороты времени” могли бы при условии хоть какого-то начала. А начало, вместе с идеей, обитало в далекой безыдейной эмиграции…
Одеяло жгло, подушка выталкивала голову из постели. Глобычев резко встал и ударил подушку ногой. Потом нервно и торопливо принялся одеваться. Теплые серые брюки, обширный свитер. Он не взял ни телефона, ни зажигалки, ни сигарет. Уже стоя в прихожей, в пальто и шапке, он зло сказал:
─ Ну и что? Да, пойду.
В лифте он понял, что забыл сигареты и разозлился, но не сильно. Там, куда он шел, сигарет и вина было вдоволь.
Дорога занимала минут десять, в этом отношении Глобычеву повезло: некоторым приходилось ехать на такси или нетерпеливо бежать от метро. Полы его длинного пальто, насаженного на длинную фигуру, развевались на ветру. Было очень холодно, но Глобычеву было очень жарко. После одного из таких ночных путешествий он долго лежал с температурой, но, поднявшись, сочинил целый рассказ, а значит ─ болезнь перенес не зря. В этом смысле у Анисьи было без обмана. Она дарила мимолетное счастье всем отчаявшимся писателям, как безнадежным пьяницам, ищущим литературного опохмела.