– Даня, – окликнул Варфоломей, – попроси Алису Иосифовну принести стакан холодной воды нашему гостю, будь так добр!
– Слушаюсь! – и, стиснув зубы, Данила вышел.
– Меня зовут лейтенант Ламасов, Варфоломей Владимирович, если угодно по имени.
– А я к вам сам, – пробормотал Горчаков, – сам к вам…
– Это вы по-китайски?
– А? – недоуменно-напугано поднял Горчаков глаза.
– Кирилл Ильич, – добродушно сказал Ламасов, – вы меня не пугайтесь, я к вам со всей душой и сердцем предрасположен и открыт, так сказать – и я хочу, чтобы вы кристально поняли и усвоили эту истину, я вас не обвиняю, не подозреваю, не хочу вас расстраивать и оскорблять, мне просто нужно, чтобы вы, как гражданин ответственный, рассказали мне, как другому гражданину равноправному с вами, о пассажире том, который вас на Головольницкой вчера в десятом часу тормознул – уж больно он меня интересует – кто, как выглядел, во что одет был?
Пока Ламасов говорил, в кабинет беззвучно-вежливо вошла Алиса Иосифовна, принесла и поставила стакан на стол.
– Вам, Кирилл, может, сахарку ложку? – дружески, без капли принужденности и притворства, простецки спросил Ламасов.
– Да, – ответил Горчаков, – сахару можно…
– Два куска? Три? – спросил Ламасов, выдвигая бренчащий ящик и извлекая из него шуршащую картонную коробочку.
– А давайте три, – утирая вспотевший лоб, сказал Горчаков.
Варфоломей отобрал три куска – идеально-кубических, как игральные кости! – и с плеском уронил первый, затем взял ложку и помешал, потом уронил второй и третий, размешав.
– Пейте, не стесняйтесь, – попросил Ламасов и, убрав коробку обратно в ящик, стиснул зубы и тихо просвистел, – кыс-кыс…
– А у вас кошечка, – заметил Горчаков.
– Это да, – Варфоломей развернул кресло и дал безволосой, грациозно-тощей кошке запрыгнуть к нему на колени, – моя!
– У меня самого кошка дома.
– В них фараонова кровь, – сказал Ламасов, – а по форме они как песочные часы – они символизируют само время для нас!
– А у вас самого глаза, – пробормотал Горчаков, – как часы тикают. Вот, опять! Качаются будто маятник какой. Я слышал, это нистагмом называют. И всегда вот мне интересно было, да спросить не у кого – мешает ли это жить? У вас ведь, небось, предметы перед глазами туда-сюда скачут постоянно, наверно, как стеклоочистители в дождливую погоду – голова не идет кругом у вас от такого? У меня бы кружилась, я в детстве ни на карусели вот, ни на качелях усидеть и минуты полной не мог – тошнило!
– А за рулем вас не тошнит? – поинтересовался Варфоломей.
– А за рулем я уже привык.
– А давайте, Кирилл, вернемся к пассажиру с Головольницкой.