Контакт диалектов с литературным языком происходит и вне школьного образования. Это происходит при общении диалектоносителей с лицами, говорящими на литературном языке. При таком контакте отсутствует фактор целенаправленного нормативного воздействия на диалектоносителя. Нормативное значение литературное говорение обретает в том случае, если носитель диалекта будет оценивать его как образец языкового выражения и захочет ему подражать. Склонность к подражанию зависит от разнообразных обстоятельств, связанных как с личностью диалектоносителя, так и говорящего на литературном языке. Для того, чтобы в такой ситуации усвоить явление литературного языка, надо его заметить и понять его отличие от диалектного эквивалента. Сложнее всего для лингвистически неискушенного диалектоносителя уловить существо фонетических и морфологических различий. Специфика устного контакта, характеризующаяся практически отсутствием временно́го интервала между языковым намерением и его речевой реализацией, затрудняет детальную оценку формальных особенностей речи партнера и возможность коррекции собственной речи. По замечанию Л. В. Щербы — «Сознательность обыденной разговорной (диалогической) речи в общем стремится к нулю» [Щерба 1974: 25]. Поэтому при общем понимании сниженной престижности своего языка и интуитивном ощущении несходства между диалектной и литературной речью в поле конкретного внимания попадет фонетика и морфология отдельных словоформ, произношение которых с большим или меньшим успехом может приближаться к литературному образцу.
Широко распространено мнение, что во внедрении литературного языка в среду диалектоносителей одну из главных ролей играют средства массовой информации — радио и телевидение. Однако это несколько упрощенное представление. Импульс к подражанию аудитивно воспринимаемой речи предполагает сознательную установку на это у аудитора. Эта установка должна сочетаться с полным пониманием смысла слышимого текста. Для носителей русских диалектов литературная форма языка безусловно вполне понятна. Однако восприятие радио‑ и телеречи имеет свою специфику. Для слушателя язык средств массовой информации принципиально монологичен, поскольку диалог, в котором не участвует аудитор, воспринимается им как монолог, т. е. как речевая деятельность, протекающая без его участия. Форма же монолога, имеющего к тому же определенные отличия от языка аудитора, не обеспечивает полного понимания передаваемой информации. В этих условиях трудно ожидать, чтобы соответствующий текст мог восприниматься как образец для подражания, особенно в фонетическом и грамматическом отношении. Ср. замечание о том, что малое воздействие на слушателей радио‑ и телепередач «…является прямым следствием того, что не учитывается специфика языкового опыта реципиента и специфика смыслообразования в рамках этого опыта; для эффективного воздействия на слушателя необходим правильный выбор знаковой системы, не противоречащей языковому опыту реципиента… и диалогичность коммуникативного процесса» [Сорокин 1985: 62].