Но куда там.
– Никуда ты не пойдёшь, – я ни разу не слышала, чтобы в голосе Марка было столько льда. Он сковывает меня, заставляет замереть, и я впервые допускаю мысль, что могла проболтаться во сне.
А что если действительно проговорилась? О таком даже думать страшно, но по глазам Марка понимаю: всё хуже, чем я могла себе представить.
Что же делать? Я ведь так и не решила, рассказывать ли Марку об его отце или трусливо спрятаться в норку. Я только одно решение приняла – чёткое и бескомпромиссное – и мне стало легче. Но оно касается моей дальнейшей работы, и точно знаю: в дом Орловых больше не вернусь ни за какие коврижки, но ни о чём больше не думала.
Но оказалось, что моя давняя смешная привычка болтать во сне сыграла со мной злую шутку, и теперь Марк смотрит на меня, сверкая глазами, и чего-то ждёт.
– Марта, что тебе снилось? Это важно.
– Я не помню, – вру от всей души, а внутри всё сжимается.
От взгляда Марка, недоверия, в нём сквозящего, от того, что приходится его обманывать.
И вдруг понимаю: не могу больше. Не хочу. Со лжи отношения не начинают, а Марк, как никто другой, достоин того, чтобы знать правду о своём отце. Только страшно. Что если…
– Ты мне не поверишь, – отвожу взгляд, чтобы не выдать своего расстройства и истинных эмоций.
Во рту солоноватые капли смешиваются со слюной, и я сглатываю железный привкус, но избавиться от панической тошноты не выходит.
– Что ты скрываешь? Расскажи.
В голосе Марка появляется теплота и та особенная эмоция, в которую хочется закутаться, как в тёплый плед. Марк хочет, чтобы я ему доверяла, а мне просто необходимо хоть кому-то довериться, потому что слишком устала в одиночку обо всём этом думать:
– Марк, я не знаю, что случилось с твоим отцом, он… – и зажмурившись, выдаю на одном длинном выдохе: – Он предложил мне стать его любовницей.
Пока Марк переваривает сказанное, меня будто бы прорывает. Не могу больше молчать – после сказанной сути оказывается так просто вытащить на волю детали.
Я забиваюсь в угол, сжимаюсь в комок и так, не глядя на Марка, пересказываю в подробностях всё, о чём говорил его отец. Как сулил мне горы золотые, на что намекал, какие слова для этого выбирал и что пообещал в случае моего несогласия.
С каждым сказанным словом меня будто бы отпускает. Становится неважным, поверит ли Марк. Даже если он сейчас обзовёт меня лгуньей и вышвырнет из машины, я к этому готова, но мне определённо становится легче.
Я словно бы вскрыла огромный нарыв, сковырнула болячку и теперь чувствую облегчение. Даже обида отходит на второй план – больше ничего не чувствую. Мне хорошо.