– Уже намного лучше, – говорю, тоже понизив голос, а Марк делает то, от чего меня изнутри ледяной водой окатывает: он протягивает руку и касается кончиком указательного пальца уголка моего рта.
Того самого, на котором несколько недель назад оставил невидимый отпечаток губ. Дёргаюсь назад, Марк щурится довольным котом, обожравшимся сливок.
– Ей очень повезло с врачом, – вклинивается в наш разговор Анфиса Игоревна и нарушает странную интимность, царящую между нами. Пугающую интимность. – Но где-то месяц Иванна не сможет работать, потому я и предложила Марте на время занять её место.
– Отлично ты придумала, – хмыкает Марк и наконец покидает моё личное пространство.
Мы едем в тишине, и только музыка звучит в салоне. Откидываюсь на спинку сиденья, абстрагируюсь, изо всех сил изображаю ледяное спокойствие. Но вдруг что-то обжигает правую руку. Столбенею от неожиданности, когда вижу пальцы Марка, поглаживающие моё предплечье.
Чёрт, он просунул руку между моим сиденьем и дверцей, наглый, гладит мою кожу, а в зеркале заднего вида отражается его наглая усмешка. Марка упирается подбородком в подголовник моего кресла, держит в зеркальном фокусе мои глаза и медленно облизывает губы.
Дёргаю рукой, высвобождаюсь, не знаю, куда себя деть, а Марк смеётся и качает головой, отстраняясь и устраиваясь на диванчике. Будто ничего только что не делал, словно мне показалось.
Но отпечатки его пальцев, горящие следы прикосновений, пылают на моей коже.
Чёрт, чёрт…
Я смотрю в окно, радуюсь, что до дома всего несколько минут осталось – иначе просто не выдержу, а когда Анфиса паркуется в моём дворе, готова прыгать от радости.
Я так устала за последние сутки, так вымоталась, что хочу сейчас лишь одного: упасть на кровать и спать, спать, пока вечер не наступит. А потом вернуться из больницы и снова спать.
– Значит, договорились, да? – Анфиса берёт меня за руку, смотрит ласково в глаза, а у меня в носу щиплет от её безмолвной заботы. – Завтра тогда, сразу после больницы, я тебя жду.
Я заверяю, что уговор в силе, распахиваю дверцу машины и буквально вываливаюсь на улицу. Надо скорее попасть домой, нужно привести мысли в порядок и настроиться на будущую работу.
Маме уже намного лучше: на щеках появился румянец, а во взгляде ясность. Когда переступаю порог её палаты, милая молодая медсестра как раз заканчивает ставить капельницу и выходит из палаты, улыбнувшись мне на прощание.
– Я вот тут яблок твоих любимых принесла, семеринку, – ставлю пакет и тяжело вздыхаю, увидев полный контейнер супа. Мама так и не поела, даже обратно на тумбочку демонстративно мою передачку поставила.