Навстречу Курилову кинулся покачливой походкой чернолицый мужик с лямкой через плечо, которая поддерживала его деревянную ногу.
— Ночлег будет лучшим образом, — сказал он таинственно. — Может, бражки-томленочки? — И на всякий случай удрученно посетовал, что совсем заморился бегаючи.
У Петра под тонкой кожей ходили на скулах тугие желваки. Он зло толкнул дверь в летнюю боковуху.
— Пошли, Курилов.
Курилов шагнул в боковуху, потом вернулся и поманил пальцем хромого мужика:
— Сюда неси, Зот, — и пьяно подмигнул.
— Нет, — остановил его Капустин и захлопнул дверь, — ничего не надо.
— А я… — начал Курилов.
— Хватит, Курилов, — дрожащим голосом крикнул Капустин. — Хватит! Ты что из революции пьянку и разгул делаешь?
Лицо его побледнело, глаза стали злыми, голос — струна. Вот-вот дойдет до большого.
Курилов схватился за кольт.
— Ты мне так про революцию, мне? Я… Знаешь, у меня с такими разговор короткий.
Капустин шагнул к стоящему у притолоки Курилову и угрожающе проговорил:
— Сейчас же снимайся со своими головорезами — и в Вятку. Слышишь? Там поговорим.
Курилов словно успокоился:
— Нет, Петя. Это, как говорила одна сербияночка, напрасные хлопоты. Я не люблю свои приказы менять.
— Сейчас же. Слышишь?! — крикнул Капустин. — Иначе я арестую тебя.
— Попробуй! — Курилов зашарил рукой по боку, но Филипп, схватив его за запястье, вырвал кольт.
— А-а, вы так? Братва! — заорал Курилов. — Отдай оружие, отдай, гад!
— Отдай, — сказал Капустин.
Филипп, щелкая магазином, вынул патроны и бросил кольт Курилову.
— Почему ты пьешь? — нервно затягиваясь цигаркой, спросил Капустин.
Курилов, страшный, с покрасневшими глазами, лохматой головой, косолапо пошел на Капустина. Филипп думал — кинется сейчас — и привстал со скамьи. Но тот оперся рукой о косяк, сказал со слезой в пьяном голосе:
— А как мне не пить? У меня чахотка в Ревельской тюрьме, в «Толстой Маргарите», заполученная. Жить мне, может, полгода осталось. Как мне не пить?
Капустин отстранился от него, быстро прошелся и опять вернулся на место, в упор посмотрел на Курилова.
— А ты понимаешь, Кузьма, что ты идеи революции грязнишь? Понимаешь, что после твоей попойки здесь мужик станет косо смотреть на советскую власть? Понимаешь?
В дверь сунулся хромой Зот с четвертью браги-томленки, впустив в боковуху кабацкий гул. Курилов опять вскинул голову, лихо крикнул:
— Иди, Зот, иди!
Тот с угодливым смешком сунулся в боковуху, но Капустин сердито захлопнул дверь, повторил:
— Ты идеи революции грязнишь!
Словно ясная мысль мелькнула в глазах Курилова. Он уронил голову и, ударяясь ею о притолоку, всхлипнул: