— Аптечку из машины возьми, пусть коленки обработает, — заботливо сообщает Жека. — И это… В бане халат есть. Оденься, — бурчит.
Вспоминаю, что на мне нет одежды, зато есть следы крови Игоря. Мои шмотки остались в лесу, топать туда сейчас не вариант. Поэтому иду в баню смывать с тела алые разводы и за халатом, само собой.
С марафетом заканчиваю быстро и, забрав из тачки аптечку, пру в избушку.
— А Женя где? — ангелочек, поджав стройные ножки, сидит на табурете в тесной комнате.
— На улице, — отвечаю без особой точности.
Соседочка моя молчит, и я молчу. Не придумал ещё, что скажу ей, когда спросит. А она спросит — по глазам вижу.
Открываю аптечку, достаю бинт и антисептик.
— Помочь? — протягиваю нехитрый санитарный набор Ангелине.
— Спасибо, — она кривится, — сама справлюсь, — шмыгает носом. — Ты знаешь, что случилось?
Началось…
— Я у тебя хотел спросить, — кошу под дурака. — Я в бане был.
— Кажется, там… волк… — сбивчиво объясняет Геля. — Я слышала вой и рычание. А ещё… Игорь… он кричал. Где он? — поднимает на меня глаза полные страха. Или вины? Не могу понять.
— Переживаешь за будущего мужа? — усаживаюсь на топчан, внимательно смотрю на соседочку.
— Отвали, — шипит Геля.
— Всё с твоим мажором нормально будет. Потрепал его волк, но это не смертельно.
Она глядит на меня с удивлением. Я смотрю на неё, она на меня…
Что?!
— Женя сказал, Игорь в порядке, — растерянно хлопает ресницами.
— В порядке, — киваю, но у меня на роже написано — нет. — Скорая едет.
— Господи… — шепчет соседочка, бросает бинт и хромает к двери.
— Не хрен тебе там делать, — я встаю у неё на пути.
Мажор сейчас не в лучшем виде. Не хватало, чтобы ангелочку поплохело от впечатлений.
— Отойди! — шипит, пытается меня обойти.
— Реверс, — разворачиваю её и легко подталкиваю к табуретке.
— Не трогай! — бьёт меня по руке ладошкой и так глядит — взглядом убивает. — Не смей ко мне прикасаться, дядя! — почти рычит, даром, что человеческая девчонка. — Противно!
От её злости, напора я на мгновение теряюсь, но ей хватает — выходит за дверь, а я стою в избушке, во рту горечь. Желчь, яд… Почему-то слова Ангелины ранят меня больнее клыков врага, душу рвут в клочья. Особенно «дядя» это её, брезгливо выплюнутое.
* * *
Стою, прижав ладонь ко рту, и глазам не верю. На земле Соловьёв в крови, в разодранной одежде, а рядом с ним Жека с аптечкой. Она в кухне «обитала», пользовались ей редко, максимум — бинт достать, чтобы замотать порезанный палец.
Малодушной я никогда не была, но сегодня… Плевать, что Соловьёв гад, я не должна была стоять и слушать его вопли, надо было громче орать, звать на помощь. Сосед в бане был… и он не слышал. Или не хотел слышать? Окна бани выходят на задки зимовья, там зверь Игоря… убивал.